– Поэтому дорогая Цинтия приехала ко мне отдыхать.
Обе замолчали на мгновение, и я отважилась поддержать разговор:
– Вы, наверное, так устали от этого, ведь корь – тяжелая болезнь.
– Да, дорогая, это такое беспокойство, – согласилась миссис Томпсон. – Нэнни, конечно, прекрасно знает дело, но доктор боялся осложнения, поэтому мы взяли еще и больничную сиделку для Памелы, пока Нэнни заботилась об остальных.
– Должно быть, для вас это было тревожное время. Это ужасно, когда малыши болеют.
– Ох, дорогая, вы и представить себе не можете! Каждое утро я скрепя сердце ждала, когда моя горничная принесет последние новости от Нэнни. А после завтрака я каждое утро прогуливалась перед окнами детской и махала детям в окошко. Они печально смотрели на меня, я видела их личики, прижавшиеся к стеклу. Сделав это, я чувствовала себя легче – и я никогда не уезжала из дома больше, чем на несколько часов, пока они были больны.
– Цинтия – самоотверженная мать, – леди Бартон похлопала дочь по руке, – как и ты, дорогая.
Я не знала, что на это ответить, но тут, к счастью, появилась Элен с Розой, которая выглядела прекрасно. Элен одела ее в лучшее платье. Я вручила Розу леди Бартон, затем ее взяла миссис Томлинсон.
– Какое очаровательное дитя! – сказала та. – И какая жизнерадостная – моя младшая всегда начинала кричать через минуту после того, как ее приносили в гостиную, – она вернула Розу Элен. – Ведь дети по-настоящему довольны только в детской, так ведь? Я с таким облегчением вздохнула, когда перестала кормить мою милую Исабель. Вы все, еще кормите свою малышку, дорогая?
– О да, она любит свое молочко, моя Роза.
– Попробуйте сок алоэ, дорогая, он горький. Намажьте им грудь перед кормлением. Дети быстро привыкают обходиться без груди.
Горькое алоэ! На мою грудь, для Розы! Я чуть было не сказала, что об этом думаю, но, к счастью, меня прервала Элен.
– Теперь я могу унести Розу наверх, моя леди?
– Да, спасибо.
Элен подмигнула мне и исчезла за дверью, шурша накрахмаленной юбкой.
После ухода посетительниц, я не переставая думала о словах миссис Томлинсон. Я знала, что леди относятся к детям иначе – она, по крайней мере, сама вскармливала своих детей – но горькое алоэ! И как она могла выносить это – дети были больны, а она всего лишь глядела с улицы на их личики, прижатые к окнам.
Когда я в следующий раз взяла Флору на прогулку, мы пошли по тропинке к церкви и через покойницкую прошли на церковное кладбище. Я скоро нашла тот могильный камень, который искала – из белого мрамора, в виде ангела, распростершего крылья. Сначала шли имена Алисы Мэри Бистон, пяти лет двух месяцев, и Джеймса Альфреда Бистона, трех лет пяти месяцев. Они умерли в течение недели один за другим. И ниже – «а также их безутешная мать, Мэри Джейн Бистон, двадцати восьми лет». Она умерла меньше, чем через месяц вслед за своими детьми. Слезы подступили к моим глазам и покатились по щекам. Флора потянула меня за руку, стремясь продолжить путь.
Мы пошли на пустошь по тропе, ведущей в Ист Лодж. Хотя давно была осень, день выдался прекрасный. По старой изгороди вился хмель, красные ягоды кизила сияли под солнечными лучами. Заросли боярышника рдели алыми кистями ягод, единственный клен гордо возвышался над ними, его золотые листья трепетали от легкого ветерка. Флора побежала вперед и залезла в канаву, чтобы потрогать похожие на цветы ягоды бересклета, я последовала за ней. Она сорвала одну и победно закричала, увидев под оранжевой мякотью бурое семечко.
– Осторожнее, Флора. Они ядовиты. – Флора быстро убрала палец, ее голубые глаза встревоженно уставились на меня. Я вытащила ее из канавы, прижала к себе и поцеловала в щечку. – Не бойся, Флора, девочка моя, мама защитит тебя.
Приведя домой Флору и накормив Розу, я пошла в кабинет имения. Кажется, в последние дни я все время проводила там, и мне это нравилось, потому что я любила быть при деле. Кроме того, мне нравилось чаще встречаться с людьми. Я побывала у сестер Вильяме, – крупная ширококостная Джудит носила ботинки и кепку своего мужа, когда ухаживала за своим шипящим механическим монстром, смазывая его на зиму. Обе сестры, конечно, имели семейное сходство, но, тем не менее, были разными. Джаэль тоже носила ботинки мужа, но на ней они смотрелись изысканными туфлями от Луи, а старая кепка была кокетливо сдвинута набок над сверкающими карими глазами.
– Как поживает его светлость, моя леди? Давно он не заглядывал в мастерские, я уже соскучилась – он всегда так весело махал рукой и умел сказать доброе слово, его светлость.
Я изумленно уставилась на Джаэль, затем еще раз взглянула на ее пышные, чрезмерно развитые формы и решила, что, наверное, этим можно объяснить добродушное подшучивание Лео.
Добродушие Лео, безусловно, распространялось не на каждого. Мистер Арнотт как-то сказал мне о нем:
– Его светлость прекрасный человек, но не всегда может сдержать свой нрав, – он пожал плечами. – Но, полагаю, он и не может быть другим, он большая шишка в этих окрестностях. Я все еще никак не забуду Канаду. Там все люди равны.
– Мистер Робсон говорил, что и здесь тоже.
– Ох, Робсон! – мистер Арнотт рассмеялся, напоминая пирата еще больше, чем обычно. – Он – идеалист. Все остальные живут в реальном мире, и, если граф прикажет прыгать, они прыгают.
– Не думаю, что вы всегда прыгаете, мистер Арнотт, – искоса глянула я на него. – Мистер Селби, говорил мне другое.
Мистер Арнотт откинул голову назад и расхохотался.
– У нас с его светлостью есть свои трения, но он знает, чего я стою, поэтому даже самые долгие обиды рано или поздно подходят к концу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91