Ну и замарашка!
Татьяна молчала. Миссис Смитерс подошла к ней, чтобы дать пощечину за дерзость, но Лукас вовремя остановил ее.
— Она не говорит по-английски.
— Не говорит? — Экономка была озадачена. — Как в таком случае я смогу…
— Как всегда, миссис Смитерс, я полностью полагаюсь на вашу изобретательность.
— На мою… послушайте, милорд, куда же вы?
Но Лукас, с признательностью кивнув ей, уже поднимался по лестнице.
Как он узнал позже, грозной миссис Смитерс так и не удалось заставить девушку вымыться.
Через три дня после того, как на нее была возложена столь трудная задача, экономка появилась на пороге кабинета Лукаса с отчетом.
— Нет никакой возможности сделать из нее служанку, — мрачно изрекла она. — И если вы не освободите меня от этой обязанности… я, к сожалению, буду вынуждена оставить свою должность.
Миссис Смитерс и ее муж служили верой и правдой графам Сомерли в течение тридцати лет, и Лукасу пришлось сдаться. Тогда он попробовал подъехать к кухарке, но та, уже предупрежденная миссис Смитерс, отказалась наотрез. Кухарку в доме тоже очень ценили, так что оставались Тимкинс, садовник, и Костнер, старший конюх. Представленное миссис Смитерс краткое, но полное горечи описание хаоса, устроенного Татьяной в бельевом шкафу, где всегда царил образцовый порядок, категорически исключало вариант обучения у садовника. Лукас не мог допустить, чтобы эта девочка дала себе волю и разгулялась среди его роз. Так она попала в руки Костнера, у которого с ней сложились вполне дружеские отношения, поскольку оба любили лошадей и собак.
Так на Татьяне появились бриджи, и Лукас почувствовал, что не оправдал доверия Казимира Молицына. Правда, ему удалось благополучно увезти девушку из горящей деревни, но для какой цели? Чтобы она могла возиться с собаками у него под окнами? «Наверняка эта особа предназначена для чего-то большего», — думал он, наблюдая, как лучи летнего солнца золотят ее растрепанные льняные волосы и облизанные языками догов скулы.
Нахмурившись, Лукас потянулся за бутылкой бренди, стоявшей на письменном столе.
В общем и целом, думал он, наливая бренди в стакан, ей не хуже на его конюшне, чем в амбаре у приемного отца, но он лукавил. В Мишакове у нее был Петр и горсточка мелких жемчужин, а также перспектива устроить жизнь, родить детей, создать семейный очаг. Может, Костнер на ней женится? В этот момент старший конюх вышел из конюшни и что-то заорал девушке, стоявшей на коленях прямо в грязи. Она оглянулась на звук его голоса и показала ему язык. Конюх погрозил ей кулаком и снова ушел в конюшню.
Беда в том, думал Лукас, лениво потягивая бренди, что она ни то ни се: слишком горда, чтобы должным образом прислуживать, и слишком неотесанна, чтобы иметь возможность рассчитывать на другую перспективу. Он сделал глоток, не удивляясь тому, как разболелась голова. За четыре месяца после своего возвращения в Сомерли-Хаус он существенно увеличил потребление бренди.
Несмотря на то что мысли у него немного путались, Лукасу было ясно одно: кто-то в России считал Татьяну достаточно важной фигурой и ради нее готов был стереть с лица земли целую деревню.
В сотый раз после возвращения домой он достал шкатулку, в которой хранились письма Казимира. Он так часто перечитывал эти письма, что знал их наизусть, но не находил никакого ключа к разгадке.
Огорченно вздохнув, Лукас снова выглянул во двор, но Татьяны там уже не было. От воспоминаний о побоище в Мишакове голова стала болеть еще сильнее, и он поспешил выйти на свежий воздух.
Костнер не знал, куда она ушла, и, судя по всему, его это не очень интересовало. Лукас навел справки у кухарки — отсутствием аппетита девушка не страдала, но в кухню не заходила.
Тимкинса он нашел в сарае, где тот смешивал калийное удобрение с костной мукой для последней в этом сезоне подкормки роз.
— Нет, — ответил садовник на его вопрос. — А вот на куст розы «галлики» напал какой-то вредитель. Хотя, уверен, вам до этого нет дела…
— Заткнись! — оборвал его Лукас, которому было неприятно упоминание о том, что за последнее время он совсем забросил розы. — Ладно уж, пойду взгляну на них.
Розы «галлика» не относились к числу его любимых — цветы были слишком броские, слишком яркие, от почти лиловых до огненно-красных. Правда, они имели приятный аромат и отличались выносливостью, а поэтому с успехом использовались в качестве подвоя. От сочетания этих качеств с качествами бенгальской розы он и получил свой шедевр — утонченную красавицу «Леди Иннисфорд». За нее можно было потребовать целое состояние, но Лукас не хотел ни с кем делиться: тезка Джиллиан была предназначена для него одного.
Он прошел под аркой, увитой побегами желтой китайской розы, которую ему прислал один его коллега из министерства иностранных дел. Даже на исходе лета его частный Эдем был великолепен. Менее важными растениями, которые обрамляли дорожки, выложенные голландским кирпичом, такими как алиссум, лобелия и другие, названий которых он даже не знал, занимался Тимкинс, но розы были в его, Лукаса, ведении. Он привязался к ним в те первые мрачные дни пять лет назад, когда после заключения союза между Бонапартом и царем дипломатические таланты Лукаса остались невостребованными.
Розы стали тогда его безмолвными и терпеливыми компаньонами. Они сильно страдали, когда хозяева надолго отлучались из поместья. В памяти сохранились картины великолепного розария: тогда за розами ухаживала его бабушка. Милые картины прошлого, пронизанные солнечным светом и напоенные ароматами, вызывали щемящую тоску по более простым и бесхитростным временам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86