У Рейн не было другого объяснения, почему тридцать лет в будущем равны здешним двенадцати годам.— Ты должна рассказать мне побольше… но позднее… не сейчас, — чуть слышно пробормотал Тайкир. — Твои шарики действительно волшебные. Я чувствую себя великолепно, как…Он тихо засопел, и Рейн, улыбнувшись, заботливо убрала с его лица волосы цвета темного золота.Выйдя из палатки, она заметила, что за ночь народу стало много больше. Около пяти сотен воинов построились на лугу, и они принадлежали разным кланам. Полудюжина вождей выкрикивала команды. Каждый был одет по-своему, представляя свой народ и культуру. Рейн была слишком далеко, чтобы слышать их, и направилась к кострам, на которых женщины торопливо готовили завтрак.Она приблизилась к тому костру, на котором в огромном котле разогревалась какая-то еда, распространявшая в холодном утреннем воздухе аппетитный запах.— Что происходит? — спросила Рейн у одной из женщин средних лет со светлыми волосами, заплетенными в косу и закрученными вокруг головы.Ее туника, похожая на передник и надетая поверх нижней рубашки в складку, была скреплена на плечах двумя медными брошками. Женщина выглядела на удивление опрятной и чистой, несмотря на окружающие условия.Она отпрыгнула от неожиданности, и, уронив ковшик, обменялась быстрым, осторожным взглядом с соседкой, молодой женщиной, одетой почти так же, разве что на талии у нее был повязан красно-белый шнурок.Кто они? Просто женщины, следующие за лагерем? Или жены воинов?— Меня зовут Рейн Джордан.— Я — Сигрид, жена Кнута, — смущенно сказала старшая женщина, приложив руку к груди. Потом показала на молодую женщину. — А это моя дочь Ганвор.— Я голодная, — сказала Рейн. — Можно мне немного похлебки?Старшая женщина протянула ей деревянный ковш с густым бульоном, в котором плавали куски мяса вперемешку с луком и морковью. Рейн попробовала его грубой деревянной ложкой, и закрыла глаза от наслаждения. Она больше суток почти ничего не ела, и даже помои показались бы ей сейчас райской пищей.Ганвор уставилась на нее, открыв рот.— Ты, правда, спала вчера с Изгоем?Она заметно содрогнулась от отвращения.— Как?Рейн думала, что они так смотрят на нее из-за роста, хотя она не особо выделялась среди этих рослых женщин, или из-за ее странной одежды, или, может быть, из-за ее необычных медицинских познаний. Но нет, их пугала ее связь с Селиком. Она с трудом вспомнила, что Селик тоже называл себя Изгоем.Покраснев, Рейн вернула пустой ковш Сигрид. Подошли другие женщины, заинтересовавшись разговором.— Да, я спала рядом с ним, — подтвердила Рейн, не желая больше ничего объяснять.— Как ты выносишь прикосновения этого зверя? — воскликнула Ганвор. — Говорят, он ведет себя в постели как берсерк в битве.— Берсерк?— Сходит с ума от похоти.От удивления Рейн наморщила лоб. Он определенно не пылал страстью к ней.— От одного его имени меня выворачивает наизнанку, — добавила другая женщина. — Как ты можешь смотреть на него? Он же безобразен.— Селик? Безобразен? — недоверчиво переспросила Рейн. — Мы, должно быть, говорим о разных людях. Селик жестокий, и он слишком привык к войне и убийствам, но безобразный? Ни в коем случае! Честно говоря, он, наверное, самый привлекательный мужчина, какого я встречала в жизни-Женщины отпрянули от нее, словно она сошла с ума.— Шрамы, сломанный нос, жестокость в глазах. Говорят, он не выносит детей и разгоняет их, как паразитов. Разве это не отталкивает тебя? — недоуменно спросила Ганвор.Рейн постаралась припомнить Селика. Да, у него было много шрамов, кривой нос, но это не портило ни его лица с правильными чертами, ни его хорошо развитого мускулистого тела. И жестокость в его глазах — да, это так, но разве эти женщины не видят, какая за ней страшная боль? Конечно, она никогда не полюбит такого, как Селик. Он слишком вульгарен, слишком упрям, слишком любит воевать, но она не могла не признать, что он красив собой.Рейн начала было объяснять все это глупым женщинам, но тут неожиданно возник Селик, бормоча ругательства, и женщины разбежались, как испуганные мыши.— Зачем ты так?— Бесхарактерные полудуры, — проворчал он. Наклонившись над котлом, он принюхался, потом налил себе полный ковш похлебки и, усевшись рядом с ней на большой валун, начал жадно есть, не обращая на нее внимания.Рейн стало его жалко. Он был все в той же легкой тунике, но Рейн заметила, что он причесался и побрился. Его светлые волосы, блестевшие как серебро, падали на плечи. Рассматривая его внимательнее после резких слов женщин, Рейн заметила много старых и не очень старых шрамов. Самым ужасным был один, от правого глаза к подбородку, который особенно выделялся на загорелом лице. И еще белый шрам на предплечье, который складывался в слово «месть». Рейн вздрогнула при мысли о том, какой ужасный случай побудил Селика вырезать буквы на собственном теле. Она, видимо, злоупотребила своим пристальным вниманием к его шрамам.— Хватит меня разглядывать, Дождик.— Что? — дернулась Рейн, смущенная тем, что он поймал ее за изучением его лица. — Я восхищена твоими боевыми шрамами.— Лгунья. — Он окинул ее презрительным взглядом, потом с отвращением отвернулся. — У меня неподходящее настроение сегодня для шуток. Уйди и оставь меня одного.Он устало потер глаза.Резкость Селика обидела Рейн, и она продолжала, понимая, как это глупо, упорствовать.— Откуда у тебя шрам на лице? Ты получил его в каком-нибудь дурацком сражении, где рубил людей направо и налево? Или муж одной из женщин, с которыми ты развлекался, пришел не вовремя? Нет, дай мне подумать. Наверно, ты бежал, споткнулся и…— Ты не угадала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17