Во всем мире для меня существовали только ее серебристые локоны и ее обольстительное тело… – Он поднял на Корта взгляд, полный неизбывной боли. – И Бог покарал меня за слабость:
моя бедная кроткая жена погибла в огне. Я пытался, пытался убедить себя, что вина моя не столь уж велика, что я был всего лишь одним из многих, кто бежал с высунутым языком за этой самкой. Но год шел за годом, а совесть моя по-прежнему нечиста.
– Сочувствую, – пробормотал Корт, пытаясь скрыть отвращение, которое вызвали в нем мерзкие подробности, рассказанные Кроутером.
– Ерунда, все это уже быльем поросло, – отмахнулся Кроутер, пытаясь улыбнуться. Он подошел к окну и несколько минут молча смотрел туда, где сидела его светловолосая племянница. – Жаль, очень жаль, что Филиппа унаследовала порочную сущность матери. Смех ее звенит, как колокольчик, и наш брат летит на него, как мотылек на огонь свечи. – Он повернулся и покачал головой. – Господь, должно быть, забыл дать Гиацинте совесть.
– Вы хотите сказать, что раз мать и дочь похожи внешне, то Филиппа тоже лишена совести?
Корт так стиснул свой стакан, что заныла рука. Лицо Кроутера, и без того багровое, налилось кровью.
– Хотелось бы мне, ваша милость, чтобы это было не так, но… раз уж разговор так повернулся… одним словом, шесть лет назад я пытался отговорить Филиппу идти на свидание к Сэндхерсту в «Четыре кареты». Я предупредил, что это не доведет до добра, но она только посмеялась и назвала меня нелепым стариком.
– То есть вы были в Лондоне в тот день? – спросил Корт, не скрывая удивления.
– Значит, она не сказала вам об этом? Что ж, я не удивлен. В тот день я был в Уорбек-Хаусе с визитом. Осмелюсь напомнить, что вскоре после женитьбы вы повели разговор о том, чтобы восстановить Мур-Манор, я обдумал эту идею и приехал предложить любую помощь, какая потребуется. Когда мне стало известно, что вы в Йоркшире и до конца недели вас не ждут, я счел за лучшее сразу вернуться в Суррей. Первым известием из Лондона стали газетные статьи о бегстве Филиппы в Италию и вашем прошении о разводе. – Кроутер поднялся и сунул чертежи в карман. – Однако, ваша милость, мне пора. День клонится к закату, и я предпочел бы оказаться в Гиллсайде до наступления темноты. Премного благодарен за все.
Корт молча смотрел вслед крепкому старику, пока тот не скрылся за дверью. Через несколько минут в гостиную быстро вошла Филиппа. Она раскраснелась, и легкое розовое платье казалось специально подобранным к живым краскам щек. Корт подавил порыв сжать ее в объятиях.
– Ты чуть-чуть не успела, чтобы попрощаться с дядей, – сказал он бесцветным голосом.
Филиппа ничего не заметила. Глаза ее лучились, улыбка играла на губах, и он против воли ощутил, как тело откликается на ее близость. Она подбежала к нему, обвила руками шею и поцеловала в губы.
– Я нарочно спряталась, чтобы он меня не увидел. Полагаю, он привез тебе чертежи. Расскажи, каковы они? Мур-Манор станет таким же, как прежде?
– Откуда мне знать? Архитектор руководствовался воспоминаниями Кроутера, но в любом случае это будет красивый особняк. – Корт разжал руки Филиппы, отстранил ее от себя и испытующе вгляделся в ее счастливое лицо. – Филиппа, ответь мне на один вопрос. Твой дядя только что сказал мне, что пытался отговорить тебя от свидания с Сэндхерстом. Это правда?
В первый момент Филиппа потеряла дар речи, потом, сделав над собой усилие, ответила честно, стараясь не опускать глаз.
– Да, это правда. В разговоре с дядей я обмолвилась, что Сэнди ожидает меня на обед в Кенсингтоне, в гостинице «Четыре кареты». Я не видела ничего неприличного в том, чтобы принять его приглашение. Дядя повел себя так, словно я Бог знает что задумала, на самом же деле Сэнди просто хотел сказать мне что-то важное.
– Что именно?
– Он просил держать это в секрете.
– Ну конечно! – воскликнул Корт саркастически. – Такие вещи не обсуждают, с мужьями.
Филиппа, встретив его отчужденный взгляд, промолчала. Может быть, нелепо держать слово, данное человеку, ныне уже мертвому, но она не могла иначе. Она не могла оправдывать себя, унижая другого, и это означало, что ей нечего сказать в свою защиту.
Корт внезапно отдернул руки, словно его обжигало прикосновение к ней. Несколько минут он тяжело ходил взад-вперед по комнате, потом остановился перед Филиппой. Его губы презрительно кривились.
– Кроутер рассказал мне, что было причиной пожара. Кровь бросилась ей в лицо и неистово застучала в висках. Филиппа зажмурилась, пол покачнулся под ней. А Корт наблюдал за Филиппой с холодным любопытством, как за посторонней чувствительной дамочкой, собравшейся упасть в обморок.
– Значит, он рассказал тебе и о том, что моя мать. была безнравственной особой? Что ее похождения стоили семейству Мур не только богатства, но и многих жизней?
– Так ты все знала?
– Да.
– Откуда?
– Помнишь, когда ты получил мое письмо и приехал в пансион требовать объяснений, я сказала, что в пятнадцать лет нашла письмо, написанное дядей к Бланш и Беатрисе? То, в котором он сообщал, что остался без единого пенса и не может больше платить за мое содержание? Так вот, в этом письме он рассказал о пожаре и той роли, которую сыграли в нем мои родители.
– В таком случае объясни мне, почему я должен узнавать все это от него, а не от тебя самой?
– Как могла я открыть тебе такой ужасный, такой постыдный секрет! – воскликнула Филиппа. – Ты был богат и знатен, ты имел все, а я ничего, так как же я могла признаться своему галантному кавалеру, что моя мать была падшей женщиной, а отец – ничтожеством, который только что не терпел любовников жены в собственной постели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123