Филиппа тоже посерьезнела, и некоторое время молодые женщины сидели молча, вспоминая каждая свое. Двадцать два года назад граф и графиня Рамбуйе бросили все свое состояние и бежали из Франции от ужасов революции. В Англии это некогда богатое семейство жило очень скромно. Родители Белль не имели возможности отдать дочь в дорогой частный пансион, поэтому устроили ее в скромную приходскую школу в Челси.
– Eh bien , страдания всегда вознаграждаются, – сказала Белль, снова улыбнувшись. – В пансионе я встретила тебя.
– Не только встретила, но и ввела в свой дом. – Филиппа благодарно пожала руку подруги. – Ты просто не можешь себе представить, каким счастьем для меня было приезжать к вам на каникулы! Это было… это было все равно как если бы ты поделилась со мной любовью своих близких. Я даже притворялась, что Андрэ и Этьен – мои братья. Особенно в это верилось, когда они дергали меня за косы и называли глупой гусыней.
Филиппа засмеялась, но глаза остались задумчивыми, словно душой она была далеко, в тех прежних, счастливых днях.
– Ты мне лучше объясни, cherie, – вернула ее к реальности Белль, – почему ты вдруг перестала приезжать к нам?
– Только не думай, что мне не хотелось всех вас видеть, – поспешно сказала Филиппа. – Видишь ли… я стеснялась, что у меня нет ни одного подходящего наряда. Помню, как мне было неловко приходить к вам в моих простых школьных платьицах, В двенадцать лет это могло казаться милым и непосредственным, но уже в пятнадцать-шестнадцать – нелепым.
– Совершеннейшая глупость с твоей стороны! – воскликнула Белль. – Что ж, – она придирчиво оглядела подругу, – теперь ты одета по последней моде… да что там говорить, ты воплощенная элегантность!
Филиппа вздохнула и обвела взглядом комнату, приготовленную для нее леди Гарриэт. Эта достойная женщина сделала все, чтобы гостеприимно встретить ту, которая принесла ей столько страданий. Филиппа не раз задавалась вопросом, почему маркиза так добра к ней, и не находила ответа, лишь еще больше преисполнялась благодарности.
– Белль, поверь мне, вернуться на родину после стольких лет – настоящее счастье, – во внезапном порыве она бросилась подруге на шею. – Спасибо, что не переставала писать. Нужно иметь золотое сердце, чтобы поддерживать отношения с женщиной, которую называют не иначе, как «пресловутая».
Леди Габриэль нежно обняла ее, потом, отстранившись, нахмурилась.
– Imbecile! Как будто я могла поступить иначе! Мы с тобой дружим с десяти лет, к тому же… я всегда верила тебе.
– Кстати о Венеции… Я привезла тебе подарок. Филиппа соскочила с высокой кровати и склонилась над небольшим сундуком, стоящим в изголовье. Подарок оказался миниатюрной копией настоящей венецианской гондолы с фигурой поющего гондольера. Торжественно опустившись перед подругой на одно колено, Филиппа осторожно поставила фарфоровую статуэтку на подушку, лежавшую на коленях Белль. Казалось, гондола плыла по голубому атласному морю.
– Боже мой, Филли! Это само совершенство! – воскликнула Белль.
Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть подарок, и блестящие каштановые локоны скрыли ее раскрасневшееся от удовольствия хорошенькое личико.
– А вот и еще один сюрприз…
Филиппа повернула ключик в корме миниатюрной гондолы, и раздались мелодичные звуки известной итальянской серенады, очень нежные и грустные.
– Так, значит, это музыкальная шкатулка! —восхитилась Белль.
–Жаль, ты не видела настоящие гондолы. В лунном свете они напоминают черных лебедей с длинными грациозными шеями. А теперь представь: прекрасная венецианка легко ступает с мраморной лестницы в покачивающуюся, словно танцующую на воде лодку.
– Неужели Венеция действительно так прекрасна?
– О да! Окна нашего дома выходили прямо на Гранд-канал, из них были видны золотые купола Собора святого Марка и Дворец дожей. Летние вечера долги, и часами солнце искрится в волнах, отбрасывая веселые «зайчики» на бело-розовые мраморные здания, уже не одно столетие смотрящиеся в прохладные воды каналов. Стены их покрыты чудесными фресками, балконы украшены каменной резьбой… – Филиппа умолкла, словно разглядывая прекрасную картину. – Сумерки опускаются на город постепенно, поэтому Сэнди подолгу сидел в лоджии с маленьким Китом на коленях. Мы наблюдали за тем, как надвигается ночь, как серебрится вода в лунном свете и как скользят по ней воздушно-легкие гондолы, и часто песни гондольеров и звук их мандолин сплетались в одну прекрасную мелодию…
– Тебе было очень одиноко тогда?
– Нет, не очень, – тихо ответила Филиппа, потом заглянула в полные сочувствия глаза подруги. – Да. мне было одиноко… порой. Я часто вспоминала тех, кого любила и кто остался в Англии. Но у нас скоро появилось много новых друзей, нас повсюду принимали, и это сглаживало боль разлуки.
Белль округлила глаза, и Филиппа засмеялась. Тамошнее общество на многое смотрит снисходительно . Во всяком случае, мой развод никого не шокировал. Для венецианцев мы, протестанты, еретики и никто не ожидает от нас благонравного поведения. Поначалу к нам относились как к забавной диковинке, но когда здоровье Сэнди ухудшилось, многие стали помогать нам.
– И один из них – герцог, о котором ты писала мне?
– Да, узнав о болезни Сэнди, Доминико прислал своего домашнего врача. Он всегда был добр к нам, именно ему мы обязаны тем, что венецианская аристократия приняла нас.
– Он богат?
– Сказочно! Но дело вовсе не в богатстве. Официально Венеция находится под управлением Австрии, однако реальной властью там обладает герцог, по сути, он правит городом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123