– Денек тот был на диво, ваша милость, лето стояло ни дать ни взять райское. Помнится мне, хозяйка тогда очень огорчалась, потому как остолоп этот негодящий, деверь ее, проходу ей не давал. Взбрело в его дурную голову приставать к ней со своей любовью! То – ущипнет ее, сердешную, то прижмет где, а она молчит, слово сказать боится. Очень она жалела сестрицу-то свою, Анну. А только дальше терпеть ей стало невмоготу, она возьми да и пригрози, что раскроет, значит, всю правду. Ох, и нелегко ей было такие слова говорить. Любила она мужа своего, ох как любила! Не мастерица я на красные слова, а скажу, что ничего для нее во всем свете не было, кроме, значит, мужа да доченьки. А этот олух царя небесного, Эразм 'Кроутср, вбил себе в дурную башку, что леди вроде нее станет шашни разводить с такой лошадиной задницей! – на минуту рассеянность сменилась в ней негодованием, и она плюнула, смачно утерев губы в знак своего полного пренебрежения к дяде Филиппы.
– Продолжайте!
– Да уж как тут продолжать, ваша милость? И язык-то не поворачивается, прости Господи. Ходил он за хозяйкой по пятам, все норовил лапать ее своими грязными ручищами – думал, дурак, что никто не видит. А как понял, что ничего ему, окаянному, не светит, так прислал он ей письмецо: приходи, мол, в беседку на закате, а если не придешь, скажу жене, что ты под меня подстилаешься. Такой охальник был, изволите видеть! Хозяйка ко мне: пойдем, Пенни, со мной, а то как бы худа не вышло. А я и рада была ей услужить. Думаю, если хозяин спросит, что да как, я уж ему такого порасскажу!
Миссис Гиббс ненадолго прикрыла глаза рукон, потом подперла щеку и склонила голову.
– Так вот, прихожу я к беседке-то… да чуток припозднилась. Ну, думаю, не иначе, как атот негодник уж распустил руки… ан нет, куда там. Вижу, стоит он перед хозяйкой, чудной такой: глаза выпучил, туда-сюда ими бегает – ну прямо дурачок деревенский. Хозяйка к нему с вопросами, а он молчит, ни гу-гу! Я уж было решила, что он умом тронулся, хотела на подмогу звать, а потом слышу, от дома крики, шум. Гляжу, а там… батюшки светы! Изо всех окон огонь пышет! И минуточки не прошло, а там уж была геенна огненная…
Миссис Гиббс перевела дух, открыла ридикюль и начала шарить внутри в поисках платка. Звучно высморкавшись и промокнув глаза, она продолжала, скорбно покачивая головой.
– Ноженьки подо мной подкосились, язык отнялся, ни вздохнуть не могу, ни охнуть. А хозяйка-то как закричит: «Девочка моя! Доченька!» – и ну бежать прямо в горящий дом. Ни я, ни чертяка этот бесполезный удержать ее не сумели… ах, ваша милость, ваша милость, до чего ж то были страшные минутки. Огонь ревет, из дома крики несутся – ни дать ни взять души людские в аду – а запах!.. Не дай Бог еще когда такое увидеть. Сколь ни проживу, а не забуду, вы уж мне поверьте. Сгорели они все, как есть сгорели, как головешки в костре, ни различить, кто где. И хозяин сгорел, и миледи, и сестрица ее, и все слуги до единого. Хоть бы кто уцелел!
– Филиппа уцелела, – тихо возразил Корт.
– Верно изволите говорить, – кивнула женщина, поднимая повлажневшие глаза. Утерев слезы, она заговорила снова, тоном глубокого благоговения. – Мне-то эа спасение своей жизни благодарить некого, окромя Господа Бога, а доченьку хозяйкину выручила няня Фанни Бидл. И ведь девчонка сама, а такое дело сделала, что и мужику не всякому по плечу. Выйти-то из детской им огонь не давал, так Фанни взяла девчоночку на руки да и прыгнула из окна. А этаж-то третий! Ну и свернула она себе шею, конечно… а ребеночек упал сверху да и остался живой.
– Миссис Гиббс, я вынужден задать вам вопрос, который весьма важен для меня и леди Филиппы. Прошу вас отвечать со всей откровенностью. Не старайтесь уберечь память мертвых, потому что судьбы живых зависят от того, что вы сейчас скажете. До конца ли вы уверены, что Гиацинта Мур ничем не провоцировала Эразма Кроутера на вольности?
– Ахти мне! – вскричала женщина, всплескивая руками. – Хозяйка-то? Да ей тошно было и смотреть на него!
– Благодарю вас от всей души, миссис Гиббс, – е чувством произнес Корт, поднимаясь. – Я уверен, леди Филиппа с радостью побеседует с вами. Вы даже представить себе не можете, как она будет счастлива узнать, что остался еще один свидетель пожара, а главное, что этот свидетель хорошо знал ее родителей! Не откажите мне в любезности, едемте вместе на Кавендиш-сквер.
– Повидать малышку Филли Мур! – ахнула женщина, вскакивая на ноги с проворством, удивительным ври ее габаритах. – Уж так-то я порадуюсь, ваша милость! После пожара она ведь и словечка не проронила. Я к ней и так, и эдак, а она молчит и вроде как не понимает, кто я такая. Думала я, может, похороны ее чуток расшевелят… оно и лучше, поплакать-то, чем сидеть день-деньской, точно неживая. А только она и там не ожила, и на гробы-то почитай не глядела, будто не ее это дело. Была у меня надежа, что мистер Кроутер разрешит мне о ней заботиться, да куда там! Он почитай что выгнал меня за порог. Сказал, что ему и одной служанки хватит. Негодящий он был, а не дурак. Соображал, какое мое об нем мнение. Одно мне чудно, чего ради он всех прочих повыгонял: и с конюшни работников, и садовников. Ну да ничего, не померла я, сестрица из Йорка приютила меня, – впервые с начала разговора женщина улыбнулась и добавила: – Там-то я и мужа своего встретила. Мы теперь держим постоялый двор и живем припеваючи, так что нету худа без добра.
Корт уже собирался отдать распоряжение насчет экипажа, как в дверь постучали, и Нэш осторожно сунул голову в дверь.
– Ваша милость, леди Августа послала узнать, составите ли вы ей сегодня компанию за чаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123