Адель осторожно погладила его грудь и плечи, стараясь не задеть бинты. От одного прикосновения к его гладкой горячей коже по спине ее пробежала дрожь предвкушения. Тугие мускулы под ее пальцами казались созданными рукой искусного ваятеля, однако то был не холодный жесткий мрамор, а живое человеческое тело.
– О, Рейф, я так люблю тебя! Ты сделал это Рождество самым счастливым в моей жизни, – прошептала она, прильнув губами к его шее.
– Извини, что мне пришлось дождаться дурных вестей, чтобы начать действовать. До сих пор я всегда следовал закону, хотя порой это шло во вред мне самому, – признался он. – Только подумай, будь на то моя воля, мы с тобой могли бы пожениться еще несколько месяцев назад!
Адель улыбалась, пока он стаскивал с нее платье. Густо-оранжевый бархат лег изящными складками на тростниковые циновки; за ним последовала льняная сорочка, и наконец Адель осталась прикрытой только пелериной блестящих ярко-рыжих волос. Ее бледная кожа выглядела полупрозрачной при свете камина, стройная гибкая фигура казалась воплощением совершенства.
– Ты и впрямь стала для меня добрым ангелом, – шепотом произнес Рейф. Глаза его потемнели от страсти, едва он провел ладонями по ее шелковистой коже.
Одним быстрым движением он подхватил Адель на руки и уложил ее поверх голубого бархатного покрывала. Затем стал нетерпеливо сбрасывать с себя одежду. Адель только посмеивалась, наблюдая за его неловкой возней, пока вся одежда не оказалась наконец на циновках. Затем он скользнул под покрывало, набросив поверх стеганые одеяла и шкуры. Адель приняла его с распростертыми объятиями; она удовлетворенно вздохнула, едва оказавшись в кольце крепких рук, и уже не думала ни о его ранах, ни о неизбежной каре со стороны короля. Независимо от того, станет ли эта ночь первой или последней в их супружеской жизни, она хотела насладиться сполна каждым ее мгновением.
Запах разгоряченного тела Рейфа пробуждал волнующие воспоминания. Адель прижалась к нему еще теснее, игриво проведя языком по шее и плечу, умышленно возбуждая его до тех пор, пока он не припал к ее губам страстным поцелуем.
Здесь, лежа в темноте на его просторной, занавешенной балдахином кровати, они могли наконец без помех предаваться любви. Сердце Адель пело от радости, пока он покрывал поцелуями ее лоб и щеки, после чего его губы опустились к плечам и груди, успевшей истосковаться по сладким прикосновениям. Она подалась вперед, и Рейф, обхватив ртом, стал ласкать ее затвердевший сосок. Его пылкость и настойчивость зажгли огонь в самой глубине ее существа, все внутри у Адель заныло от любовного желания.
Повинуясь внутреннему инстинкту, Адель нащупала горячий край плоти, который, казалось, опалял ей бедра, и принялась осторожно поглаживать его, понимая, что Рейф уже близок к той точке, откуда нет возврата. Несколько мгновений он лежал неподвижно, после чего перевернул Адель на спину, вдавив ее тяжестью своего тела в пуховую перину. Бедра ее напряглись, пока он отыскивал заветные врата, и наконец она сама открылась перед ним, впуская его.
Теперь, когда они наконец оказались вместе, безудержное влечение друг к другу заставило их забыть обо всем. Осталась лишь страсть, заставившая их пуститься в старое как мир путешествие. Адель цеплялась за плечи Рейфа, словно утопающая за последнюю надежду на спасение. Их жаркие, ищущие губы сами льнули друг к другу, каждый нерв отвечал на ритм движений, которые становились все более и более быстрыми, заставляя обоих стонать от удовольствия.
Рейф ласково прошептал ей что-то на ухо, однако его слова потонули в ее густых волосах; затем его руки сомкнулись вокруг стройных бедер, приподняв ее с постели, и он глубоко проник в нее, увлекая за собой Адель в головокружительное странствие, всегда новое и вместе с тем до боли знакомое.
Наконец поток томительного наслаждения подхватил их обоих. Не замечая ничего вокруг себя, Адель уносилась все дальше и дальше по течению, пока не почувствовала, как слезы стекают по ее лицу, как болят покусанные губы, как дрожит от восторга все тело, отдаваясь невыразимо сладким ласкам любимого человека.
Снег шел не переставая еще три дня. Для Адель было сущей мукой вести себя так, будто они с Рейфом едва знакомы, не позволяя себе даже поцелуя или рукопожатия украдкой. Между тем Обри Феррерс ухитрялся повсюду сунуть свой нос. Рейф оказался прав, утверждая, что король заслал сюда Феррерса шпионить за ними. Ни в темных углах зала, ни за столом, ни на крепостной стене, ни на крышах башен – нигде они не могли чувствовать себя в безопасности, пока в замке находился этот пронырливый тип.
Обычная дата сбора податей зимой приходилась на двадцать пятое декабря, когда истекали сроки арендных договоров и наступало время уплаты ренты; в этом году, однако, из-за ухудшившейся погоды Рейф через своих судебных приставов оповестил крестьян о том, что процедура откладывается вплоть до особого уведомления.
Как только ветер переменился и наступила оттепель, был выбран день для уплаты дани. Длинная процессия арендаторов проследовала по опущенному мосту во внутренний двор замка, где уже были установлены столы, чтобы разместить на них господскую долю. Ближе к полудню из-за облаков выглянуло солнце и осветило все вокруг. В отличие от многих других хозяев поместий Рейф предложил каждому из ожидавших своей очереди арендаторов по кружке эля с ломтем хлеба.
Поскольку в прошлом году Рейф слишком много времени провел в отлучке вне замка, он решил заодно со сбором податей провести заседание сеньорального суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103