Элизе вдруг снова показалось, что Реми очень похож на ее брата в юности – во всяком случае, у него была такая же чудесная улыбка.
– Прости меня, Реми, за то, что я пыталась злоупотребить твоим добрым отношением ко мне. Больше этого не повторится.
Этим обещанием Элиза выковала первое звено в цепочке доверия между ними и сделала первый шаг к будущей дружбе.
Реми улыбнулся, и она ответила ему тем же.
– Я скоро вернусь, а вы пока переодевайтесь, мисс…
– Зови меня просто Элизой.
– Хорошо, Элиза.
Когда мальчик ушел, она быстро переоделась. Нижнее белье из дешевого материала, конечно же, отличалось от тонкого батиста с кружевами и вышивкой, к которому она привыкла, однако выбора у нее не было. Платье с высокой талией, скорее всего предназначенное для служанки, было из простой хлопковой ткани, но, несмотря на незатейливый фасон, оно вполне подходило для здешней жары. К тому же в ее нынешнем положении ей было не до моды. Однако она все-таки не преминула воспользоваться зеркалом, когда занялась своими спутанными волосами. Возможно, лучше бы не смотреть, как она выглядела после столь долгого отсутствия надлежащего комфорта. Неужели она похожа на женщину, которой пристало носить подобное платье? Может быть, Люк представляет ее именно такой – непритязательной служанкой?
Но разве она не такая на самом деле? Ведь теперь она уже не леди, и ее происхождение не имеет никакого значения. Как это ни обидно, но Элиза Парриш стала женщиной, заслуживающей только такую одежду. Женщиной, которая никогда больше не ощутит на своем теле шикарного шелка, не коснется дорогими французскими духами за ушками, не войдет в роскошную гостиную под руку с джентльменом.
Вскоре вернулся Реми. Он с мрачным видом надел наручник на ее запястье, и после этого у нее совершенно пропал аппетит.
Элизу охватила жалость к самой себе. Тяжко вздохнув, она бросилась на кровать и дала волю слезам. Может ли она мечтать после всего случившегося, что Уильям приедет за ней и примет ее с распростертыми объятиями? Следует ли считать ее надежды на возвращение в сейлемское общество наивными и несбыточными? Не пришло ли время окончательно распрощаться с прошлым и подумать о своем будущем? О будущем с Жаном Люком?
«Будь моей», – снова вспомнились ей его слова.
Предназначались ли они именно ей – или Филомене Монтгомери?
Когда Люк вернется, она спросит его об этом. Она откроет ему правду, полагаясь на его великодушие и прощение. В первом она уже убедилась, а о втором может только молить Бога. А потом будет строить свои планы – в зависимости от его реакции.
«Будь моей».
Хотела ли она этого? Или ей просто не оставалось ничего другого?
Час спустя, когда она смирилась с необходимостью дождаться Люка, дверь комнаты открылась. Ожидая увидеть Реми, Элиза встала, готовая протянуть ему пустой поднос. Но улыбка на ее лице сменилась выражением ужаса – на пороге стоял вовсе не Реми.
Перед ней стоял беззубый Кейджан, человек, пристававший к ней накануне вечером. Он решительно вошел и закрыл за собой дверь.
На подготовку «Галантного» к отплытию и доставку запасов продовольствия ушел целый день. Жаркий и беспокойный для Жана Люка день, в течение которого его команда старалась избегать капитана. Поскольку он раньше никогда не проявлял своего плохого настроения, матросы были встревожены и перешептывались. В конце концов они обратились к Шеймусу Стернсу с вопросами.
Шеймус нашел молодого француза в его каюте. Капитан сидел на сундучке перед раскрытым иллюминатором, и легкий ветерок шевелил его волосы. Лицо капитана было непроницаемым. Он молча взглянул на помощника и поднес к губам стакан рома.
– Капитан…
Люк по-прежнему молчал, и Шеймус уже подумал, что капитан его не услышал. Но француз вдруг проговорил:
– Я не расположен к общению, мистер Стернс.
– А я и не собираюсь проводить с тобой время, Люк. Я пришел дать тебе совет.
– Боюсь, у меня нет настроения выслушивать советы. Уходи, Шеймус. Оставь меня одного.
Однако ирландец, судя по всему, не собирался уходить.
– Люк, команда беспокоится за тебя.
– Скажи им, пусть занимаются своими делами.
– Прошу прощения, капитан, но им небезразлично ваше состояние, и они должны знать, что с вами происходит.
Люк посмотрел на своего помощника и криво усмехнулся:
– В этом ты ошибаешься. Они получили приказ от своего капитана и должны его выполнять, не так ли?
– С ними нельзя так обращаться. Ты сам на себя не похож, Жан Люк, и их беспокойство… нарастает.
Глаза капитана на мгновение вспыхнули, словно молния, прорезавшая темные небеса, а затем снова стали тусклыми и безжизненными.
– Не похож на себя? А что они знают обо мне? Разве я когда-нибудь давал им повод рассуждать о том, что я чувствую?
– От тебя никогда не исходило ничего, кроме приказов, которые они должны выполнять. Они считали тебя холодным камнем. Для них ты – Черная Душа. Но сейчас они увидели в тебе проблески человечности и, по-моему, были удивлены и даже немного испуганы. Они не знают, чем может обернуться такая перемена. Люк снова усмехнулся:
– Значит, я должен исповедоваться перед ними? Должен просить их сочувствия?
– По крайней мере, они будут знать, что у тебя есть сердце, Люк. В этом не стыдно признаться, парень.
– Может быть, для тебя, но не для меня. – Он допил остатки рома и зажмурился, ожидая, когда прекратится жжение в горле. А может быть – когда притупится душевная боль. Затем сделал глубокий вдох и вновь обрел над собой контроль. – А в чем команда видит причину моего расстройства?
Шеймус не стал юлить:
– Они считают, что ты влюбился в мисс Монтгомери и уже не хочешь добиваться выкупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82