потом он вдруг неожиданно мягко произнес: — Берегитесь, Антония. Такого тона я не потерплю ни от кого, даже от вас.
— Даже от меня? — Она рассмеялась с гневным презрением. — Ну что вы, сэр, я не ищу и не жду особых привилегий! В отличие от мисс Челгроув.
Она отвернулась, но он схватил ее за плечи и заставил смотреть себе в глаза.
— Раз и навсегда, давайте выясним все, что касается Джессики Челгроув. Год назад я флиртовал с нею, с модной в то время красавицей, как, впрочем, и множество других мужчин. Причем не домогался ни ее самой, ни ее богатства и даже не был влюблен. Вина моя заключается лишь в том, что она вовсе не отнеслась к этой комедии так же легко, как я сам и как я ожидал, но, Бог свидетель, с моей стороны не было дано ни малейшего повода, дабы заподозрить нечто более серьезное! Весь флирт прекратился, едва меня швырнули в тюрьму, и теперь я не испытываю ни малейшего желания начинать его сначала ни с мисс Челгроув, ни с графиней Дирэм.
— Едва ли вас можно по-настоящему обвинить в подобных намерениях! Но из-за вашей преувеличенной галантности с нею весь свет подозревает именно это! — Антония попыталась вырваться, но он еще сильнее стиснул ее, сквозь тонкий шелк оставляя на плечах синяки. Устремленные на него черные глаза гневно пламенели. — Уж не воображаете ли вы, что обязаны разъяснять мне свое поведение! Меня совершенно не волнует, есть ли у вас любовницы и сколько их, но я не потерплю незаслуженных упреков.
— Не волнует? — Джеррен смотрел ей в лицо. — Вы уверены, Антония?
Она быстро отвернулась, не желая встречаться с ним глазами. Да, конечно, волнует. Она с безжалостной ясностью понимала, что в основе ее гнева лежит ревность, и сейчас нет ничего важнее, чем навсегда избавиться от тени даже предполагаемой любви Джер-рена к Джессике. Интуиция подсказывала верить его словам, да и самой хотелось этого.
Ее неожиданно поразила тишина в доме, интимность этой минуты, когда они с Джерреном оказались так близко наедине, как никогда раньше. Стоя лицом к зеркалу, она могла видеть и его, и себя с рассыпавшимися в беспорядке по плечам, все еще напудренными волосами; тонкий пеньюар соскользнул, обнажив смуглые плечи и еще более усилив ее смущение. Она чувствовала себя беззащитной, лишенной панциря отчужденности, под которым последнее время старалась прятаться; от того, к а к он смотрел на нее и как переменил тон, гнев ее совершенно растаял.
— Даю вам слово, — произнес он наконец спокойно и мягко, — что Джессика ничего не значит для меня. Если б это было не так, я не ограничился бы одной лишь пустой галантностью.
«Джеррену вовсе не свойственно держать сердце открытым». Эхо слов Люси снова прозвучало в душе Антонии, неся надежду, а с нею и мужество снова взглянуть ему в глаза.
— Принимаю ваше слово, — ответила она, едва дыша. — Пока еще вы не давали мне повода сомневаться в нем.
— Как раз сейчас я и собираюсь его дать! — Голос зазвучал глуше, а руки снова стиснули ее в объятии, вырваться из которого было совершенно невозможно. — Как-то раз я уже давал вам обещание, но есть обещания, любовь моя, сдержать которые мужчина просто не в состоянии.
И он закрыл ей губы своими, пылающими, жадными и нетерпеливыми, подавляя невольное ее сопротивление. В первую секунду она еще боролась, но вскоре с бессвязным лепетом обвила руками его шею и больше не сопротивлялась. Все сомнения, страхи, даже само сознание куда-то унеслось, и когда он, подхватив ее на руки, внес в спальню, она не протестовала.
Глава третья
Антония в задумчивости стояла перед изящной вазой с красивым букетом, держа в руке оставшийся цветок и не зная, куда его поставить; потом, последний раз полюбовавшись делом рук своих и решительно тряхнув головой, поставила его к остальным.
— Ну вот, — сказала она горничной, — это — вон туда, под зеркало. А фиалки, которые прислал мистер Сент-Арван, я поставлю в маленькую вазочку на столик у дивана.
И она занялась фиалками, улыбаясь собственным мыслям, ибо была счастлива до невозможности, счастлива так, как раньше представить не могла. Кругом звенела и сияла юная весна, и с каждым днем чувство любви и полноты жизни росло в душе Антонии, пока не переполнило ее настолько, что она поняла: это первая в ее жизни настоящая Весна, и даже ощутила нечто вроде благодарности к деду, хоть и не сомневалась, что счастья-то он желал ей меньше всего.
И все-таки даже теперь, нежась в теплых лучах любви Джеррена, защищенная его нежной заботой, она так и не смогла окончательно избавиться от теней прошлого. В дальнем уголке души продолжала гнездиться боязнь, маленький, суеверный страх, что такое полное, совершенное счастье не может продолжаться долго. Поделиться этим страхом с Джерреном ей было слишком стыдно, а преодолеть в одиночку — невозможно. Эта крохотная, но дьявольски раздражающая тень, тщательно укрытая на дне сознания, единственная омрачала безоблачный небосклон ее жизни.
Не успела она поставить на столик вазочку с фиалками, как в туалетную вошел Джеррен. В руке у него было письмо, и Антония, заметив на его лице тревогу, сразу отослала горничную прочь. Служанка, высокая краснощекая девушка, подчинилась беспрекословно, но проходя мимо, бросила на Джеррена дерзкий взгляд снизу вверх. Он удивленно проводил ее глазами, потом глянул на жену, вопросительно подняв бровь.
— Новая горничная, любимая? А что сталось с тем драконом, которого ты привезла из Глостершира?
Антония рассмеялась: — Я отправила ее назад. Она совершенно невоспитана, — и она состроила гримаску. — Но это еще не все! Мне хотелось избавиться от всего, что хоть чуточку напоминало бы о дедушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65