..
Она приблизилась, не в силах подавить желание прикоснуться к нему. Воспоминания нахлынули на нее.
Однажды она уже видела его таким. Это было в том доме, в Париже. Было утро, она вошла к нему в кабинет...
Она удивилась, осознав вдруг, что мысль об их общем прошлом сейчас не вызывает в ней ни боли, ни гнева. Сколь же необъятной и могучей должна быть затопившая ее нежность.
Она осторожно сняла с него очки и положила их на стол. Они оставили след на его шершавой щеке. Мягко, едва касаясь, провела она пальцем по этой отметине, потом тронула его распухшую скулу, синяк на подбородке, легким движением убрала со лба волосы.
– Ангел Разбойник – прошептала она беззвучно.
Потом улыбнулась, ощутив прохладу его лба. Слава Богу, температуры нет. Она облегченно вздохнула. Инфекция могла бы оказаться пострашнее любой пули.
Господи, как она волновалась. Боялась, что он умрет, тогда как они только-только...
Вздрогнув, она убрала руку. Улыбка замерла на ее губах.
Что «только-только»? Уж не строит ли она планы на их совместное будущее? Неужели она втайне надеется?
Нет. Не может быть. У них нет будущего.
Хотя...
Он во многом был искренен с ней. То, что он рассказывал о своей семье, о своей болезни, – все это оказалось правдой.
Он даже нашел Армана, хотя должен был понимать, что тот станет настаивать на немедленном ее освобождении.
Но почему, почему так трудно поверить в его любовь?
Дрожащая, она стояла неподвижно, мучительно желая и не смея снова дотронуться до него.
Она боится. Боится верить ему. Однажды поверила, но призрачная мечта, не успев стать былью, растаяла, оставив после себя лишь горечь и обиду. Она уже не сможет быть ни сильной, ни безрассудной.
Да и может ли быть, чтобы он любил ее. Такую, какая она есть. Вернувшаяся из мрака беспамятства Мари Николь ле Бон не из тех женщин, в которых влюбляются мужчины.
Тем более такие, как он. Ее губа задрожала... Взгляд ее ласкал его прекрасное лицо.
Она не красива. Не обаятельна. В ней нет ничего примечательного.
Она не женщина, она ученый сухарь. Но именно потому, что она ученый, она и опирается на факты. У нее холодная голова. Она не подвластна чувствам.
Но почему она так дрожит?
Значит, есть в ней какая-то тайная, не поддающаяся логическому осмыслению, слабая, но удивительно настойчивая потребность, которая заставляет ее верить в несбыточное?
Она была в смятении – глядела на Макса и не могла ни прикоснуться к нему, ни отойти от него. Его веки дрогнули и поднялись.
– Мари... – Он смотрел на нее, сонно моргая и улыбаясь. – Мне снился чудесный сон.
– Вы... утомились, милорд, – тихо сказала она. – Вам лучше поехать домой.
– Нет, только когда закончим. – Он выпрямился, покрутил плечом, размял его, потом широко зевнул. – Который час? Как наша новая смесь?
– Превосходно. Все получилось. Мы закончили.
– Получилось? – ошеломленно переспросил он.
– Да. Вы оказались правы. – Обрадованная возможностью освободиться от мучительных мыслей, она вернулась на свое место и высыпала на свечу пригорошню порошка. Пламя задрожало и потухло. – Видите? Вы победили.
– Мы победили, – поправил он, расплываясь в улыбке.
Он окончательно проснулся. Вскочив, он обежал стол и выхватил у нее стакан с порошком, желая удостовериться самому.
– Ха, взгляните-ка! – Очередная свеча погасла. – Теперь посмотрим, каково им будет устраивать взрывы! Мадемуазель, вы совершили настоящее...
Он повернулся к ней, и улыбка сбежала с его лица.
– В чем дело? – испуганно спросила она. – Вам нехорошо?
Он стоял в дрожащем свете четырех оставшихся свечей и ошалело смотрел на нее.
– Боже! Мари, – прошептал он. – Ты рассердишься на меня, но... ты сейчас такая красивая.
Какое-то мгновение она только молча смотрела в его глаза, в расплавленном серебре которых подрагивали золотистые искорки. Мгновение это казалось удивительно знакомым... Замыкающий их золотистый ореол света, а за ним темнота...
– Вы сами не знаете, что говорите, – промолвила она тихо. – Это все... ваша фантазия. Вы переутомились.
– Нет, – сказал он просто.
Ну зачем он твердит ей все время о ее красоте? Ведь это же неправда. Повторяя, что она красива, он только заставляет ее задуматься о его мотивах.
Она кивнула на стакан в его руке.
– Вы получили то, что хотели. Вы можете передать это своим соотечественникам. Теперь вам не угрожает обвинение в измене. А когда вы отошлете образец во Францию, и они обнаружат, что смесь не принесет им никакой пользы, они забудут обо мне, и я смогу жить спокойно. – Ее голос задрожал. – Теперь я могу...
– Не надо.
– ... уехать. У нас был уговор, что я уеду сразу, как только мы закончим работу. Она закончена.
– Не уезжай. – Он со стуком поставил стакан. – Прошу тебя, останься. Вопреки уговору, логике, вопреки всему – останься. Останься со мной.
Она закрыла глаза, не в силах вынести того накала чувств, что был в его взгляде.
– Нет. Не могу.
– Но почему? Пусть наши страны воюют, но нам-то какое дело до этого? Англия и Франция воюют уже четыре столетия, но это не мешает людям, живущим по разные стороны пролива, любить друг друга.
– Не надо. Прошу вас, не надо. Я не могу остаться.
– Или потому, что я обманывал тебя? Но, Мари, я признал, что поступал дурно, просил у тебя прощения и опять прошу простить меня. Прости меня и останься со мной. Стань моей женой. Ведь наши чувства истинны. Я люблю тебя. Мы любим друг друга. Как же можно отбросить это?
Она покачала головой, утерла слезы.
– Мы с тобой живем в реальном мире, Макс. Мечты не для нас, они для таких, как Вероника и Джулиан. Но мы-то знаем, что сказка никогда не станет былью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124