— Еда, — произнесла она, с вожделением глядя в угол. Глаза уже успели привыкнуть к темноте, и Николас разглядел в углу полки с банками одинакового размера, покрытые толстым слоем пыли.
Девушка схватила одну из них.
— О Господи, сделай так, чтобы там было хоть что-нибудь съедобное! — И она набросилась на крышку.
— Осторожнее, леди, — предупредил он. — Кто знает, что там может находиться…
— Мне все равно, лишь бы это было съедобным. — Как будто в подтверждение ее слов, у нее громко заурчало в животе, и она возмущенно добавила: — Ты вчера, по крайней мере, успел к тюремному ужину.
Николас вспомнил, как без зазрения совести поглощал у нее на глазах свой ужин, как дразнил ее, обсасывая баранью кость.
— Я везде успеваю вовремя. — Взял у нее из рук банку, он открыл крышку и понюхал содержимое.
Ветерок, проникший в дом сквозь разбитое стекло, подхватил сладкий аромат, который перебил запах гнили и сырости, стоявший в комнате.
— Мед? — восторженно воскликнула девушка. Она протянула руку, обмакнула два пальца в банку и поднесла капающую с пальцев золотистую массу ко рту. Засунув пальцы в рот, она облизала их, издав вздох, переходящий в стон, и закрыв глаза от наслаждения.
Николас замер на месте, чуть не выронив из рук банку. Забыв об усталости и боли, он видел, слышал и чувствовал лишь ее губы и тихий стоп наслаждения, его сердце учащенно забилось, жаркая волна прокатилась по всему телу, напрягся каждый мускул ниже пояса.
Она не хотела его соблазнить, даже не думала об этом, просто бедняжка, понимал он, очень голодна. Она даже не подозревает, что только что отомстила за вчерашний ужин.
Она не замечала его мучений. Золотисто янтарные глаза блестели — она посматривала на Полку.
— Интересно, нет ли у него в запасе чего-нибудь еще, кроме меда?
— Разве только хороший ростбиф. — Николас передал, ей банку и крышку, — Потом поищем. Я хочу посмотреть, что там снаружи, вокруг дома, пока еще не совсем стемнело.
В кои-то веки она без возражений последовала за ним.
Николас осматривал местность, а сзади доносилось чмоканье. Изо всех сил, стараясь не обращать внимания на ее вздохи, он оценивал, насколько безопасно их убежище.
Кто-то когда-то мастерски укрыл это место от посторонних глаз валежником, ветвями кустарника и поваленными деревьями. Сомнительно, чтобы этим занимался пасечник. В этой хижине, несомненно, кто-то скрывался, возможно, такой же объявленный вне закона беглец, как они. Интересно, что случилось с бывшим хозяином, подумал, было Николас, по потом решил, что ему совсем не хочется знать об этом.
Гораздо важнее было то, что мимо хижины можно пройти, даже не заметив ее. Если бы не луч солнца, упавший на окопное стекло, он и сам прошел бы мимо.
Да он и прошел мимо, если бы не его спутница, именно она обнаружила ее. А он… его обычно зоркие глаза были заняты в тот момент созерцанием совсем другого — довольно миленького зада мисс Делафилд.
Николас стиснул зубы, раздраженный тем, что его мысли все время возвращаются к несносной девице.
— Восход и закат — самое опасное время, — сказал он вслух, стараясь отвлечься. — Чтобы лучи не отражались, стекло можно чем-нибудь закрыть, и тогда, если вести себя тихо, я смогу входить и выходить совершенно незаметно.
— Мы, — поправила она его автоматически, все еще поглощенная едой. Он пожал плечами и сразу же пожалел об этом, почувствовав резкую боль в раненом плече. В целом все было неплохо. У него — у них — есть безопасное место, где можно переночевать. Пока ничего другого и не требуется, а дальше он задерживаться здесь все равно не может: Михайлов день приближался.
В темноте за домом блеснуло что-то металлическое, Николас подошел поближе. Это был топор, оставленный в деревянной колоде рядом с небольшой поленницей заготовленных дров.
— Это может пригодиться. — Ухватившись за гладкое топорище, он вытащил топор из колоды и одобрительно провел рукой по лезвию. Оно все еще острым, несмотря на то, что топор пролежал долго, открытый всем стихиям.
Его спутница меж тем уже прикончила полбанки меда. Взглянув на него, она вдруг испугалась, что утратила бдительность, забыв на целые, пять минут и о нем, и обо всем на свете.
— Пригодится? — с опаской переспросила она, поглядывая на топор. — Зачем он может пригодиться?
Он бросил взгляд на цепь.
— Стой и не шевелись.
Резким, мощным движением он вскинул топор и ударил по цепи. Но сокрушительный удар только вызвал резкую боль в плече. От удара по металлу лезвие топора погнулось: оно не было предназначено для такой работы.
Проклятая цепь была целехонька.
— Проклятие! — проворчал Николас. — Значит, все-таки не обойтись без кузнеца. — Он бросил исковерканный топор в кучу дров и, повернувшись, направился к дому.
— Подожди, — запротестовала девушка, не поспевая за ним. — Мне надо… я…
Он повернулся к ней.
— Ну, что на сей раз?
— Это… я… то есть… — Она вздохнула, что-то смущенно пробормотала и закрыла банку крышкой. Потом снова заговорила: — Мы были в пути целый день, и не было времени, чтобы… удовлетворить… естественные потребности.
Последние слова она произнесла невнятной скороговоркой, так что он не сразу сообразил, о чем она говорит.
— Ах, вот оно что. — Он покачал головой, то ли забавляясь ее смущением, то ли в раздражении. Он не привык принимать во внимание потребности других — только свои собственные. И уж конечно, ему и в голову не приходило принимать в расчет деликатные чувства женщин.
Николас молчал, и девушка торопливо продолжала:
— Справа густые заросли, — она махнула рукой, — …и бочка с дождевой водой, где я смогла бы умыться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90