Розамунда оглянулась и улыбнулась епископу Шрусбери, который направлялся к ней через зал.
– Доброе утро, ваше преосвященство. Ему сегодня лучше. Спасибо, что спросили.
– Хорошо, это хорошо! – просиял Шрусбери. – Я знал, что ты вылечишь его. Это твой дар.
Вспыхнув от похвалы, Розамунда улыбнулась и повернулась, чтобы взять поводья Блэка.
– Я собиралась вывести Блэка во двор ненадолго. Почему бы вам пока не приступить к трапезе? Лорд Спенсер вскоре присоединится к вам.
– О нет, только не сегодня утром, – печально сказал лорд Шрусбери. – Джозеф шел сюда, чтобы взять поднос для лорда Спенсера. Он сказал, что сегодня ревматизм совсем замучил Спенсера и он останется в постели. Он, похоже, решил, что это к дождю, – Шрусбери пожал плечами. – Я сказал Джозефу, что распоряжусь насчет подноса, чтобы он не оставлял лорда Спенсера одного.
– О! – заколебалась Розамунда, взглянув в сторону кухни, но Шрусбери успокаивающе похлопал ее по руке.
– Ты лучше выведи Блэка, пока он не сотворил что-нибудь неприятное. А я позабочусь о подносе для лорда Спенсера.
– Благодарю вас, милорд епископ, – сказала Розамунда, направляясь к двери. Блэк покорно последовал за ней. – Я долго не задержусь и составлю вам компанию, пока вы завтракаете.
– Хорошо, хорошо. А потом мы обсудим, как лучше поговорить с твоим мужем.
Остановившись, Розамунда удивленно оглянулась.
– Как поговорить с моим мужем? О чем? – удивленно спросила она.
– Ну как же, о твоем возвращении в аббатство, моя дорогая. Я уверен, что если мы найдем правильный подход, он поймет разумность этого. К сожалению, он такой вспыльчивый. И вчера так расстроился, когда я…
– Ваше преосвященство, – прервала его Розамунда, оставив Блэка и медленно вернувшись к епископу. Она совершенно забыла о том дне в конюшне, когда, рыдая, жаловалась, что никому не нужна, что совершенно чужая, что ничего не может сделать правильно. Так много произошло с того дня, когда епископ прибыл с новостью о смерти ее отца. – Я знаю, что была расстроена в тот день, когда вы приехали…
– Ну конечно, дитя мое. Услышать о смерти отца в довершение ко всем твоим несчастьям в качестве жены Берхарта…
– Я не хочу возвращаться в аббатство, – торопливо сказала Розамунда, прежде чем он заставит ее почувствовать себя еще более виноватой из-за того, что она мало скорбит о смерти отца. Епископ вряд ли поймет, даже если бы она объяснила, что, хотя она любила и восхищалась королем, это было издалека, всегда издалека. Она видела его всего один раз в году. Обычно он делал короткую остановку в аббатстве по пути куда-нибудь. Он ни разу не остался ночевать в Годстоу. По правде говоря, в его последний приезд она провела с ним больше времени и больше говорила, чем когда-либо раньше. До этого он обычно бывал молчалив и неприступен. Он всегда был прежде всего ее королем, а потом уже отцом, и, хотя она любила его и добивалась его понимания, его титул всегда стоял между ними. Сейчас она очень жалела об этом.
Аббатиса и все женщины в аббатстве были ее настоящей и единственной семьей. Они лелеяли и любили ее, помогали расти, радуясь ее победам и расстраиваясь из-за ее неудач. Ее отец… Да, она скорбела о его кончине, о потере хорошего короля, но все же он был плохим отцом.
Однако она готова была скорее умереть, чем проявить неблагодарность и признать это. И она никогда и ни за что не смогла бы сказать это человеку, стоящему сейчас перед ней. Человеку, который провел тридцать с лишним лет рядом с королем как самый его преданный слуга.
– Я не понимаю, – с расстановкой произнес епископ. – Ты говорила, что ничего не можешь сделать здесь правильно. Что ты…
– Я была очень расстроена в тот момент, – вздохнула Розамунда. – Меня вырвали из аббатства, запретили ухаживать за животными.
Епископ согласно кивнул:
– Да, и если мы вернем тебя в аббатство, ты сможешь принять постриг и продолжать лечить животных, как хотел того Господь.
– Я могу заниматься этим и здесь. Ну, не постриг принять, конечно. Эрик разрешил мне работать в конюшне. Он даже сказал, что отказать мне в этом – значит напрасно растратить мои таланты. – Ее лицо просто сияло, когда она произносила эти слова, и Шрусбери слегка улыбнулся ей в ответ, но потом словно спохватился и покачал головой:
– Это замечательно. Но как же брачное ложе? Ты сказала, что для тебя это оказалось неприятным и унизительным. Ты ведь не желаешь…
– О, – прервала его Розамунда, и лицо ее вспыхнуло от смущения. – Это было… то есть… Первый раз ведь всегда бывает больно, правда ведь?
– Я слышал об этом, – осторожно сказал епископ Шрусбери, внимательно вглядываясь в ее лицо, и его глаза вдруг удивленно расширились. – Ты хочешь сказать, что больше не находишь это унизительным и неприятным?
Этот разговор ужасно смущал Розамунду, и она решила прекратить его:
– Ваше преосвященство, я не могу… Мне чрезвычайно неловко говорить. Я уже не чувствую себя здесь несчастной, И я рада остаться.
– Одну минуту, – взволнованно произнес епископ, когда она снова повернулась к Блэку.
Розамунда остановилась, и Шрусбери вздохнул и скривился. – Я знаю, что для тебя это неприятный разговор, дитя, но это важно. Я должен спросить тебя: ты ведь не наслаждаешься брачным ложем, нет?
Лицо Розамунды покраснело, и она настороженно посмотрела на него.
Он нетерпеливо вздохнул.
– Я не стремлюсь обидеть тебя. Я спрашиваю тебя только потому, что знаю: аббатиса, полагая, что ты никогда не покинешь аббатство, могла и не просветить тебя на этот счет.
Розамунда не ответила, а лишь растерянно посмотрела на него, и он мягко сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92