— Знал ли Генри раньше об этом заговоре, трудно судить. Но если во главе его стоял Лестер, то подозреваю, что Генри был осведомлен. Это объясняет и его великодушное поведение в тот день на реке.
— Какая разница, почему он так поступил, — проговорила Джоселин.
Ей действительно было все равно. Прижимаясь щекой к груди мужа, она ощущала, как бьется его сердце, и замирала от радости при мысли, что оно уже не остановится по какой-либо нелепой случайности завтра и в ближайшие дни и что супруг ее не сложит голову в бессмысленной битве.
— Я буду благодарна Генри до конца жизни, — тихо произнесла она.
Роберт кивнул.
— Я по-прежнему не доверяю ему и, наверное, никогда не буду доверять, но ненависть моя к нему угасла. Он сам потушил этот костер. По всей вероятности, он станет моим королем. Черт побери, какой это будет крутой поворот в моей судьбе! Все шепчутся, что Генри объявят наследником престола, а Юстас будет обойден. Конечно, так просто Юстас не смирится с этим, но за ним никто не пойдет, а в одиночку Англию он не отвоюет.
Все это уже мало интересовало Джоселин. Невыносимая тяжесть спала с ее души. Теперь она могла полностью отдаться своему счастью и в довершение открыть мужу тайну, тщательно скрываемую ею до той поры. Она не хотела отягчать его в ожидании грядущего сражения излишними заботами и беспокойством за свою жену. Сейчас она получила право на признание.
С таинственной улыбкой она произнесла:
— Я слышала, что супруга герцога ждет первенца. Что вот-вот из Анжу придет весть…
Роберт подтвердил:
— Генри надеется, что родится мальчик.
— Значит, между нашими детьми разница в возрасте будет небольшая.
Он весь напрягся, застыл.
— Ты хочешь сказать, — медленно сказал он, — что носишь мое дитя?
— Разумеется, твое, а чье же оно еще может быть?
— О, Христос! Прости, что я не так выразился… Я совсем не думал оскорбить тебя.
Джоселин рассмеялась, счастливая от того, что смогла подарить радость любимому человеку, что он принял этот дар и сам переполнен счастьем.
— Я знаю… я знаю, что ты так не думал… Это я виновата, что известие свое облекла в неподходящую форму. Я совсем потеряла голову от радости… не знала, что говорю… Скажи, Роберт, ты доволен, что у нас будет ребенок?
— Да, Джоселин, да!
— Повтори еще раз!
— Да! — Он глянул на нее озабоченно. — А когда это произойдет?
— Вероятно, в феврале.
— Голодное время, — пробормотал он. — Я часто слышал, что это плохой месяц и для матери, и для ребенка.
Джоселин улыбнулась. Ей ли было не знать, какие проблемы сразу же стали волновать его.
— В Белавуре достаточно припасено еды. Не бойся, я не отощаю и младенца вскормлю сама.
— Вы, мадам, не будете голодать! Даже если мне придется подчистить закрома по всей Западной Англии…
Джоселин заключила его массивную голову с львиной гривой в свои узкие ладони. Как мог такой храбрый мужчина столь бояться самой простейшей, самой обычной вещи на Божьем свете?
— Выслушайте меня, Роберт! Сейчас, чтобы избавить себя от беспокойства в последующие месяцы. Я не из хрупких и хилых придворных дам, которые падают в обморок, как только чихнут. Я сильна и здорова и способна рожать вам сыновей. Мой отец всегда горевал, что во мне мало утонченности, присущей леди.
Роберт прижал ее ладонь к своим губам, покрыл поцелуями.
— Я знаю, что ты мужественна и сильна, и все же я никогда не оставлю тебя без присмотра. Я буду всегда с тобой, даже если Стефан и Генри снова разъярятся и начнут рвать друг друга в клочья.
Он посмотрел на нее, и неожиданная робкая улыбка появилась на его лице.
— Иногда подобная тревога становится проклятием. До того, как я встретил и полюбил тебя, мне не было страшно. И вот теперь, когда я, казалось бы, обрел мир и покой, удовлетворение во всем, я стал бояться, что потеряю это. То, что дала мне ты, Джоселин. У меня появилось то, что жалко терять. Я теперь буду шарахаться от любой подозрительной тени в коридорах замка, вздрагивать при каждом появлении гонца, думая, что он привез дурную весть.
— И все же ты доволен, Роберт, да? — Она провела пальцами по его щеке.
— Я уже ответил тебе и еще раз отвечу — да! Может быть, страх за тебя, за ребенка и тяжкая ноша, но такую ношу несут на плечах все мужчины на свете. Почему же я должен отличаться от них?
Джоселин закрыла глаза, когда он поцеловал ее.
31
Лондон, 1154 год, декабрь
Огромный зал в Вестминстере был набит битком. Разгоряченные тела прижимались плотно друг к другу, и оттого, что все были облачены в тяжелый бархат, усыпанный драгоценными каменьями, и меха, жар и духота становились все более нестерпимыми. Мужчины и женщины нарядились в самые роскошные свои одеяния, желая быть замеченными и вызвать зависть у таких же лордов и леди, приглашенных на первую представительную ассамблею, устраиваемую новым королем Англии.
Джоселин стояла возле эрла Лестера и жалела, что ее роста недостаточно, чтобы видеть действо, происходящее в дальнем конце зала. Оттуда доносился до нее лишь вздымающийся и опадающий волнами ропот мужских голосов, когда очередной лорд или барон, один знатнее другого, вызывались поодиночке для принесения повторной присяги на верность Генри.
Только Роберт до сих пор не преклонил колени перед Анжу и не произнес слов клятвы. После того, как в Вестминстере был подписан мирный договор, и на Рождество, когда все дворянство съехалось, чтобы засвидетельствовать почтение Генри как будущему королю. Но Роберт в Оксфорд не поехал. С разрешения Стефана он послал туда сэра Джеффри присягнуть за него по доверенности.
Хотя Джоселин настаивала, он наотрез отказался от поездки и остался с нею ждать рождения сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125