Энни знала, почему Мари с таким нетерпением стремится вернуться в Мезон де Корбей: из-за Пьера, старшего сына Сюзанны. Она, не удержавшись, поддразнила девушку:
– А вообще, если подумать, может быть, будет лучше, если ты останешься здесь, присмотреть за домом.
– Но… но… разве не нужнее я буду в деревне? Я хочу сказать, если тут никого не останется, что мне здесь делать? Перед тем, как мы уедем, я могу все прикрыть чехлами от пыли, а Поль проверит, чтобы дом был надежно заперт.
– Не связано ли твое нежелание оставаться в Париже с одним молодым лакеем? Как, кстати, его зовут?
Мари сильно покраснела.
– Пьер, госпожа, то есть, я хочу сказать, ваша милость. Его зовут Пьер.
Когда долговязый сын Сюзанны и Мари увидели друг друга, их как громом поразило. Но их очевидное счастье было лишь одной из причин, по которым Энни была довольна, что послала за многочисленным потомством Сюзанны и Жака. После отъезда Филиппа Мезон де Корбей стал казаться ей таким унылым и пустым. На тот месяц, который она задержалась в поместье, чтобы привести там все в порядок, дети Сюзанны скрасили ее жизнь, внеся в дом буйную суматоху и веселый шум голосов.
Энни, шагнув вперед, высвободилась из юбок.
– Я знаю, что его зовут Пьер. Я просто тебя дразнила. – Она задумчиво улыбнулась. – Он хороший парень, работящий и смышленый, и, ясно видно, обожает тебя. Я благословляю вас. – Она подняла бровь. – И, конечно, тебе не найти свекрови лучше, чем Сюзанна.
Все замешательство Мари куда-то исчезло. Она пробурчала:
– Я в этом совсем не уверена, мадам. В Париже было так мило и спокойно без ее поучений и распоряжений.
– Ой, да ты не меньше моего без нее скучала. И не пытайся притворяться. – Кухарке, которую Энни наняла в Париже, явно недоставало непочтительного остроумия Сюзанны и ее таланта делать самые нехитрые блюда удивительно вкусными. Впрочем, Энни нисколько не жалела о своем решении отправить Сюзанну с Жаком в Мезон де Корбей. Нужно совсем не иметь сердца, чтобы разлучить только что воссоединившуюся семью. – Приятно будет снова увидеть их. И их детей. – Ее голос упал до шепота: – И вообще, хорошо вернуться домой.
Просветлев, она положила юбки к Мари на руки.
– Не беспокойся о Сюзанне. Она любит тебя так же сильно, как и я. Знаю, она одобрит этот брак, как бы ни шумела поначалу. – Ее горло сжалось, когда она заметила выражение признательности в глазах Мари.
– Благослови вас бог, мадам. Благодарю вас.
Энни подтолкнула ее к двери.
– Ну а теперь беги заканчивай мое платье. И не забудь послать за ювелиром. – Когда она увидела, что Мари ушла, ее улыбка увяла. Бедная девочка. Вскоре она узнает, что любовь неизменно приносит боль.
Единственным внешним свидетельством раздражения Филиппа была некоторая натянутость улыбки, которую он терпеливо сохранял, стоя рядом с герцогиней де Бресси, которая безостановочно жужжала совершенно ни о чем. Они уже двадцать минут ожидали того, чтобы быть представленными, а впереди них в нетерпении томилось еще полдюжины пар.
Несмотря на старательную улыбку, его зубы были так крепко стиснуты, что заболела челюсть. Проклятье! Какого черта он позволил Генриху пристроить его сопровождать на бал сестру Патриции? Филипп не выносил подобных изматывающих развлечений. Он повнимательнее посмотрел на свою соседку и решил, что эта пышная блондинка, болтающая с ним, более привлекательна, чем ее сестра, раздражительная жена Генриха.
И она явно готова на все. По тому, как она погладила его ладонь, он понял, что она незаметно дает ему знать, что, если он захочет, то за балом и ужином последуют и ночные восторги. Только Филипп этого не хотел.
Раньше он бы ухватился за эту возможность, но не сейчас. Сейчас кратковременные, ничего не значащие развлечения стали для него пустыми и унизительными. И виной была Анна-Мария. Их любовь – какой бы непродолжительной и беспокойной она ни была – изменила его, сделала просто тенью все, что происходило у него прежде и могло бы происходить теперь.
Филипп нахмурился. Он добился неустойчивого перемирия с отцом, но не с женой. Даже спустя месяцы после того, как она отказалась выслушать его объяснения и попросила его уехать, он все еще не мог освободиться от ее власти. Эта женщина околдовала его.
Единственная компания, которая устраивала бы его сегодня вечером, – это добрая бутылочка коньяка, и он, безусловно, предпочел бы уединение своего кабинета всем будуарам Парижа. Если ему повезет, герцогиня де Бресси найдет себе на балу спутника посговорчивей. А пока он вынужден прикидываться, будто отлично проводит время.
За эти дни Филипп прекрасно научился притворяться. Притворяться, что не скучает по Мезон де Корбей. Притворяться, что не чувствует себя одиноким в Сен-Жермене, лишенный даже успокаивающего присутствия Жака и Сюзанны. Притворяться, что не томится каждую ночь по своей жене, вне зависимости от того, сколько он выпил и скольких женщин целовал, а потом оставлял за ненадобностью.
Герцог де Вериньи нежно пожал руку Энни, поднимаясь с ней по большой лестнице королевского дворца.
– Прошу простить меня, моя дорогая. Я забыл, что эти длинные ноги иной раз делают чересчур широкие шаги.
Задыхаясь, Энни улыбнулась в ответ и кивнула. Святые угодники, до чего же давит платье, и сердце стучит чаще, чем молоток сапожника. Может быть, съеденная днем еда и удержится в ней, но в этом тесном, несмотря на все старания Мари, платье она за ужином не сможет съесть даже чашки бульона.
Она тяжело оперлась на руку спутника в попытке хоть как-то прийти в себя. Вспышка похоти в его глазах показала ей, что он ошибочно принял этот ее жест за призыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114