Остин в полном смятении чувств больно прикусил язык. Глядя, как она плачет, он чувствовал себя беспомощным ничтожеством.
Кэндис снова покачала головой.
Остин в полном замешательстве огляделся, пытаясь угадать, что вызвало этот поток. Картины, которые он повесил на стены, чтобы разрядить унылую белую монотонность? Или вот эти танцующие медведи? Он-то думал, что это одна из его лучших работ — каждый медведь особенный, не похожий на остальных.
Он продолжал придирчиво оглядывать комнату, стараясь быть объективным. Подумал о мебели, белой, с золотой отделкой, немного жеманной; но он лишь расставил ее, а заказывала сама Кэндис.
Посмотрел на ковер, на который опирался локтем. Может, ковер ее так расстроил? Может, она не выбрала бы такой интенсивный, насыщенный цвет; но ей стоило сказать лишь слово, и он убрал бы ковер.
— Кэндис?
Остин потянулся к ней, отчаянно желая хоть как-то прекратить этот плач. С бесконечной нежностью обнял ее и принялся поглаживать по спине. Вроде бы он читал, что беременным женщинам нравится массаж.
Кэндис утихла почти мгновенно, ее рыдания перешли в душераздирающие вздрагивания и вздохи. Остин продолжал успокоительную процедуру. Губы Кэндис прижались к его шее, и он моментально возбудился. Нет, приказал он себе, это недопустимо.
Но в эту минуту неуверенная, дрожащая рука проникла ему под рубашку. Кэндис перебирала пальцами волосы у него на груди, потом она осмелела и пальцы двинулись ниже. Остановила ее только тяжелая пряжка на поясном ремне.
Мускулы на животе у Остина напряглись, когда прикосновения Кэндис пробудили тот внутренний огонь, который он сдерживал все эти две недели. Но едва она подняла голову, касаясь губами его губ, как благоразумие Остина рухнуло.
Возможно ли, чтобы ей так же сильно не хватало его, как ему — ее?
Вряд ли.
Кэндис расстегнула пряжку у него на ремне и расстегнула пуговицу, целуя Остина в губы; коснулась его языка кончиком своего так, что он задрожал. Легко, словно перышком, провела пальцами по твердым мышцам живота, а когда рука ее спустилась ниже, сердце у Остина забилось какими-то немыслимыми толчками.
Быть может…
У него захватило дух, когда она с мучительной медлительностью распустила молнию у него на джинсах.
Очень, очень вероятно…
Она прикоснулась к его восставшей плоти.
Да, точно!
— Дверь, — простонал Остин.
Пальцы у нее были точно шелк, а губы скрывали тайну, неведомую самому могучему волшебнику.
Она прошептала:
— Запри ее.
Остин вскочил. Закрыл и запер дверь, потом потянул за кисточки от шнурков занавесок, чтобы задернуть их как можно плотнее.
Тяжело дыша, повернулся и посмотрел на Кэндис. Холодная, сдержанная миссис Дейл исчезла, и на ее месте оказалась женщина, от которой он не мог отказаться. И зачем? Разве она не носит его дитя?
Он помедлил и спросил не ради себя — ради Кэндис:
— Миссис Мерриуэзер?
— Уехала за покупками, — ответила она и начала медленно расстегивать блузку.
Остин сделал шаг вперед — и остановился. Что он делает? Невозможно представить, что миссис Ховард Вансдейл готова пожертвовать этим домом, деньгами и всей той роскошью, которая сейчас к ее услугам, ради него. Наемного работника. Художника-неудачника.
Неудачника? Через секунду он ляжет на пол и даст Кэндис то, чего она так ждет. Чего жаждут они оба. Он хотел забыть о том, насколько она богата. Хотел забыть, каким богатым отказался стать сам. Хотел забыть — пусть на мгновение — о том, что связало их, не важно, известно ей об этом или нет.
Ребенок. А если бы не было ребенка? Находился бы он здесь, в этой комнате, вместе с ней? Нет. Прежде всего он бы тогда с ней не познакомился. Не было бы его здесь, если бы не ребенок И все же… все же дело не только в ребенке. Особенно теперь.
Тогда почему бы не сказать ей правду? Начать с этого?
Остин сжал кулаки, зная ответ, но не желая ничего делать. Он боялся. Страшился ее реакции, того, что страстный призыв в глазах Кэндис сменится выражением ужаса и отвращения. До знакомства с этой женщиной его мало волновало, кто и что о нем думает. О выбранном им самим образе жизни, простом и честном. Но так было «до». Теперь все изменилось.
И женщина его хотела.
И он хотел ее.
Остин махнул рукой и опустился на колени.
Кэндис потянулась к нему.
Остин потянулся к ней.
Они сбросили с себя одежду. Кэндис ухватила Остина за тугие ягодицы и притянула к себе с силой, которая поразила его. После этого он мог думать лишь о том, чтобы удовлетворить эту женщину и утолить свою пламенную жажду, свою боль по ней.
Склонившись над Кэндис, он посмотрел прямо в ее прекрасные, с поволокой, глаза и прошептал:
— Ты хочешь меня?
— Хочу.
— Сильно?
Охрипшим от страсти голосом выговаривая эти слова, он уже был в ней, в ее влажном, напряженном лоне и скрипнул зубами — не от боли, но от наслаждения.
Кэндис вобрала в рот его нижнюю губу и нежно куснула. Выдохнула:
— Я хочу всего тебя…
Невероятно, но на этот раз все было еше лучше, чем в первый, когда они неистово ласкали друг друга в бассейне. Их соединению ничто не мешало, не надо было опасаться чужого взгляда, непрошеного вмешательства. Но дело заключалось не только в этом.
Пережив высший пик наслаждения, Остин не почувствовал себя опустошенным или беспокойным, как это часто бывало с ним раньше после секса. Он испытывал всю полноту блаженства, счастье обладания.
Спрятав лицо на шее у Кэндис и с наслаждением вдыхая ее запах, он решил, что у них был не просто хороший секс, но сочетание фантастического секса со стародавним, классическим и прекрасным.
В эту драгоценную минуту, когда сердца их бились в унисон, Остин понял, что любит женщину, которая все еще вздрагивала в его объятиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79