Тяжелое римское оружие наносило удары, от которых у британцев не было защиты.
Квинт полностью забыл чувство самосохранения, он стал машиной, которая рубила, колола, резала, отбивала удары, однако, управлял Фероксом, прокладывая путь между вертящихся ножей на колесницах, ныряя в мгновенно образовавшуюся среди занесенных дубинок пустоту, вонзая копье в прикрытую тартаном грудь. Все кругом казалось синим – цвета боевой раскраски на лицах дикарей, а потом красным – от крови.
Один раз он ощутил словно бы ожог в ноге, но забыл об этом. Дикий паризий вцепился в уздечку
Ферокса, Квинт пригнулся и ударил его в лицо острым шипом посреди щита. Паризий упал среди трупов британских лошадей, отрезав Квинта от битвы, которая откатилась вперед, ибо легионеры наступали с выверенной и безжалостной методичностью.
Квинт вдруг почувствовал, что задыхается, и с усилием выровнял дыхание, успокоил дрожащего Ферокса, затем он замер, парализованный зрелищем, разворачивающимся поблизости, за валом из перевернутых колесниц и убитых лошадей.
Он увидел легата Петиллия, пешего – его белый жеребец валялся мертвым на земле – отчаянно сражавшегося с Навином, вождем триновантов, который все еще был на коне. Лицо Навина покрывала боевая раскраска, изо рта его вырвалось рычание, когда его копье переломило копье легата. Петиллий отражал непрерывные удары щитом и коротким мечом, но британец расчетливо загонял его в угол, образованный перевернутыми колесницами. Копье Навина вздымалось вновь и вновь, и Квинт с ужасом видел, что Петиллий изнемогает. Он поднял собственное копье и нацелился в спину Навина, молясь о том, чтобы не промахнуться и не поразить Петиллия.
Но пока он медлил и выбирал время для удара, к бойцам метнулся всадник. Квинт увидел блеск римского копья, летящего в Навина. Увидел, как кровь хлынула из его груди, и как вождь последним усилием метнул копье в римлянина, который пошатнулся от удара, медленно сполз с коня и рухнул на землю.
Квинт пришпорил Ферокса, перепрыгнул завал и достиг всех троих. Петиллий стоял, глядя на двух человек, лежащих на земле. Легат все еще не отошел от полученных ударов, от потрясения поединка, едва не ставшего для него роковым.
На Квинта он взглянул без удивления.
– Вождь триновантов мертв, а этот малый, похоже, спас мне жизнь.
– Луций! – воскликнул Квинт, уставившись на фигуру, скрючившуюся рядом с мертвым вождем.
– Луций Клавдий? Так он все-таки пришел сражаться. – В голосе легата прозвучало изумление. – Но он все еще дышит! – Петиллий встряхнулся и полностью пришел в себя. Он бросил взгляд на равнину, куда сейчас переместилось сражение, – равнину, усеянную трупами людей и лошадей. Британскими трупами. ~ Помоги мне перенести его под то дерево, – сказал он Квинту.
Копье Навина вонзилось глубоко в предплечье Луция, задев легкое. Квинт и Петиллий перебинтовали рану тугой повязкой из нижней рубахи Луция и остановили кровотечение, затем осторожно перенесли его в сторону. Дышал он прерывисто, но сердце прослушивалось хорошо.
– Твой конь-мертв, – сказал Квинт легату. Возьми моего.
Легат кивнул и вскочил на Ферокса.
– Следуй за мной так быстро, как сможешь! – крикнул он и поскакал в сторону продолжающейся бойни.
Когда Квинт пешком достиг поля сражения, битва уже почти закончилась. Самоуверенность британцев обратилась в ужас. Они бросились бежать, хотя королева хрипло призывала их продолжать биться. Но их охватила слепая паника, и когда в своем безумии, они обратились в бегство, путь к отступлению им преградили собственные громоздкие повозки. Повозки, заполненные женщинами, приехавшими полюбоваться зрелищем.
Так работа легионов значительно облегчилась, и они исполнили ее с беспощадным совершенством.
Были убиты тысячи британцев, и к вечеру этого дня стоны умирающих сменились тишиной, прерываемой лишь протяжными причитаниями – кельтским погребальным плачем.
Ибо Боадицея тоже лежала мертвой на земле, среди своего народа. Щит был подложен ей под голову, рядом – копье, золотые волосы распущены. Лицо, ужасное в ярости, было сейчас спокойным, бледным и мирным. Когда она увидела, как пал последний из ее людей, то не стала дожидаться римского плена.
На ее груди был спрятан флакон с ядом, и она проглотила его содержимое.
Она умерла на старой британской дороге к северу от поля битвы, и не было рядом с ней никого, кроме дочерей и четырех старых иценов, ее родичей. И эти причитания двух принцесс раздавались эхом римской победы.
Римляне не тревожили их. Этого добился легат Петиллий. Светоний не намеревался быть столь милостивым. Несмотря на свой великий триумф, он был в бешенстве из-за того, что Боадицея избежала плена. Он хотел, по крайней мере, схватить принцесс, и протащить для примера по земле труп мятежной королевы.
Петиллий имел мужество противостоять губернатору, показывая, что подобные действия превратят Боадицею в мученицу, и зажгут в британцах пламя ненависти столь жаркой, что римляне лишатся надежды править здесь мирно.
– Покажи им, что римляне могут быть милосердны, – умолил он.
Светоний неохотно согласился позволить оплакать королеву, пока он не решит, что делать с принцессами. Но раньше, чем он решил, те исчезли. Все шестеро положили тело королевы в повозку и укатили по какой-то тайной тропе через лес, чтобы похоронить ее согласно своим обычаям.
Когда смертные причитания принцесс еще оглашали равнину, Квинт и Петиллий пошли за Луцием, ведя с собой носильщиков. Луций лежал под тем деревом, что его оставили, изо рта его вытекала кровь, но он взглянул на них, силясь улыбнуться и спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64