Он от ее старого, обитого жестью сундука, который сохранился у нее с детства. Наверное, там хранятся маленькие сувенирчики, обычные девичьи безделушки. Засушенные цветы, старые портреты, любимые платья, с которыми она никак не могла расстаться, маленькие туфельки… — Его голос дрогнул. — В общем, она хотела, чтобы все это перешло к тебе. Она сказала, что это — ее единственное наследство. Ты вправе поступить со всем этим так, как тебе захочется, но, может быть… может быть, ты не будешь возражать…
— Да, папа? — Алекса почувствовала, как в горле у нее запершило, а глаза стали наполняться слезами. Она держалась изо всех сил, потому что понимала: самое худшее, что можно сейчас сделать, — это заплакать.
Прочистив горло, отец продолжал почти просящим голосом:
— Может быть, ты сделаешь это когда-нибудь к ужину, когда мы будем одни… Мне будет очень приятно, если ты наденешь что-нибудь из ее одежды. Мне не нравится, как теперь одеваются женщины. Она так прелестно всегда выглядела, была такой воздушной, когда одевалась в греческом стиле. Но, наверное, мне сейчас лучше уйти, тебе ведь надо работать? Я поднимусь наверх и прилягу. Это помогает…
Ключ казался горячим по сравнению с ледяными руками Алексы, которая еще долго не могла отвести взгляда от двери, бесшумно закрывшейся за папой. Маленький серебристый ключик. Ее пальцы судорожно сжимали его. Дорогие сердцу ее матери вещи. Любимые платья и туфли, засушенные цветы. Вела ли мама когда-нибудь дневник? Была ли она глупой и романтичной, мечтающей о рыцарях в сверкающих доспехах? Мама всегда была мамой, и до сих пор Алекса никогда не задумывалась о том, что мама когда-то была молодой, неуверенной в себе, что она переживала те же чувства, какие сейчас обуревают Алексу. Переживала ли она когда-нибудь это пугающе-волнующее чувство отрешенности от всего, кроме желания…
Нет! Алекса с усилием разжала пальцы и посмотрела на ключ, лежащий на ее ладони. Все мамины воспоминания обязательно будут приятными и чистыми. Они с папой любили друг друга, и это была совершенная любовь. Все мамины сувениры будут, конечно же, связаны с папой. Письма, которые они писали друг другу, когда он уходил на войну, возможно, медальон с прядью его волос. Свадебное платье, которое она сохранила для того, чтобы ее дочь когда-нибудь смогла надеть его…
Алекса вдруг с удивлением подумала, что мама никогда не рассказывала ни о своем детстве, ни о своей молодости, ни о чем, что было до того, как она встретила папу и вышла за него замуж. Они с мамой по-настоящему никогда и не говорили, за советом она всегда обращалась к тете Хэриет. И именно тетя занималась ее образованием.
«Я никогда по-настоящему не знала маму», — подумала вдруг Алекса, и глаза ее вновь стали наполняться слезами. Она решительно выпрямилась, глубоко вздохнула и положила ключ в карман своего платья.
Позже, когда она морально подготовится к этому, она откроет маленький сундучок мамы и… «Сожги все, моя дорогая! — Она была уверена, что именно это ей скажет Хэриет. — Бессмысленно быть сентиментальной!» Тетю всегда раздражала «глупая, сентиментальная чепуха». Но вещи мамы сейчас принадлежали Алексе, и, по словам отца, она может делать с ними все, что захочет. Она не будет даже рассказывать тете Хэриет об этом сундучке. Почему она должна это делать?
Алекса не собиралась откладывать это больше чем на пару дней, но приближалось время сбора урожая, и работа теперь занимала все ее время. Каждый день нужно было проверять счета, платить рабочим. Нужно было постоянно следить за каждым кофейным деревом, чтобы не пропустить момент, когда кофейные зерна из желтых превратятся в пурпурно-красные. Потом их надо будет немедленно собрать, вымыть, тщательно высушить и отправить на мельницу в Коломбо. Состояние папы оставалось прежним, поэтому Алекса и Хэриет были так заняты, что у них хватало времени лишь на самые неотложные дела. «Я сделаю это позже, — пообещала себе Алекса. — Когда будет убран весь кофе». Но, в конце концов, она почти забыла о ключе. А время бежало, и каждый новый день приносил новые проблемы.
— Я слышала, сэр Джон Трэйверс собирался заехать к нам на будущей неделе? — как-то за завтраком сказала Хэриет. — Ты, конечно, можешь поступать так, как хочешь. Но если он приезжает специально для того, чтобы поговорить с папой о вашей официальной помолвке, то тебе следует учесть, что папа еще до конца не оправился и мысль о том, что он теряет еще и тебя, будет для него невыносима.
— Я знаю, — устало ответила Алекса, подняв глаза от тарелки с фруктовым салатом, залитым кремом. Ей не хотелось спорить с тетей Хэриет сейчас, когда обе они были утомлены и раздражены. — Бедный папа… Конечно же, я не оставлю его, пока я ему нужна. Я написала сэру Джону письмо, в котором все ему объяснила. Так что не волнуйся по этому поводу. Сегодня рано утром Муту отвез письмо в Кэнди, чтобы успеть отправить его с почтовой каретой.
Бедный папа! Теперь Алекса уже привыкла к его изменчивому настроению, которое зависело от количества выпитого бренди. Он спускался вниз и бесцельно бродил по дому или же целый день сидел, запершись в своей комнате. Иногда он называл Алексу «Виктория» или «моя любовь». Но к счастью, это случалось редко, лишь тогда, когда он был сильно пьян, засыпал прямо за столом и его относили в постель. Теперь, когда Алекса стала лучше разбираться в происходящем, она уже не расстраивалась из-за этого. К тому же отец обычно все же узнавал ее и был к ней очень добр. Казалось, он тоже забыл о ключе и о своем желании увидеть Алексу в одном из любимых платьев матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183