Сжалившись над ним, Джорджиана сказала:
— Дайте-ка я посмотрю.
Она поискала между книгами и ящиками на столе, затем опустилась на колени и принялась шарить среди предметов, кучами лежащих вокруг табурета Людвига. На минуту она исчезла под рабочим столом и снова появилась, но уже с длинным холщовым свертком в руках. Ткань пожелтела от времени; сверток, имевший форму трубы, сужался к одному концу. В ткань были вкраплены скелеты насекомых и тысячелетняя пыль.
Джорджиана подняла сверток и чихнула.
— Вот он!
— О Господи, вы нашли его! Как он там оказался? Знаете, это единственная мумия детеныша крокодила, что у нас есть. Двоюродный дед сам купил ее в… дайте подумать… в двадцать четвертом году в Каире. — Людвиг взял мумию крокодила из рук Джорджианы, положил ее на стол, поднял ручку и нацарапал что-то в толстой тяжелой книге в кожаном переплете. Джорджиана тем временем вернулась к своей коробке.
— В этой коробке содержатся бутылочки с краской для век, флаконы с лечебной мазью, кнут для езды в колеснице и канопе с внутренностями верховного жреца Монту восемнадцатой династии. — Она подняла флакон из синего египетского фаянса. — Подумать только, этой краске для век тысяча лет!
Мелодичный звон заставил Людвига ахнуть. Он бросил ручку и достал из кармана жилета часы.
— Господи помилуй! Уже два часа, а я еще не закончил составлять каталог. — Он неуклюже задвигал бледными руками по своему, похожему на огромное страусовое яйцо телу, нашел платок и вытер им лоб. — Дорогая Джорджиана, можно попросить вас встретить груз из города? Вы так добры к рабочим и легко находите с ними общий язык, а то ведь они, чего доброго, могут обойтись с царским саркофагом как с банкой консервированного мяса.
— Конечно, Людвиг. Не беспокойтесь. Я сейчас же займусь этим.
— О, спасибо. Я велел им остановиться перед фасадом дома, чтобы я мог их встретить. Вы сможете подъехать с ними к флигелю.
Джорджиана сняла фартук, вытерла об него свои испачканные руки и отправилась в долгий путь из Египетского крыла к въездным воротам Трешфилд-хауса. Она всю жизнь прожила в больших домах, но Трешфилд-хаус был уникальным домом. Он состоял из центрального здания и прилегающих к нему четырех флигелей, соединенных с ним извилистыми коридорами. Дом напоминал тело краба.
Джорджиана покинула юго-западный флигель, называвшийся Египетским крылом, прошла по коридору и вошла в библиотеку. Пересекла большой зал с куполообразной стеклянной крышей. За ним находился огромный холл, отделанный в стиле римского атриума, с двадцатью алебастровыми колоннами с каннелюрами, с альковами, где стояли греческие и римские статуи, и с белыми гипсовыми орнаментальными фризами с изображениями кентавров и арабесок.
Она осторожно прошла по скользкому полу из итальянского мрамора и наконец вышла в греческий портик. С двух сторон к портику вели две широкие белые каменные лестницы. Людвиг сказал ей, что дом был нестроен так, чтобы его фасад напоминал афинский Акрополь. Вверху на фронтонах стояли статуи Венеры, Цереры и Вакха. Джорджиана посмотрела на широкую, посыпанную гравием дорогу для экипажей и длинную лужайку перед домом. По дороге со стоящими вдоль нее с обеих сторон старыми дубами к дому приближалась громыхающая повозка, которую тянули четыре тягловых лошади. Из рощицы, расположенной недалеко от дороги, показалась всадница. Джорджиана помахала рукой своей тете Лавинии, и та поприветствовала ее в ответ.
Она ожидала приезда грузовой повозки. Сегодня был обычный рабочий день и на ней было будничное платье. Вообще-то у нее были платья двух фасонов: достаточно длинные, чтобы носить их с кринолином, и те, которые она носила без него. Когда Джорджиана работала в Египетском крыле, она забывала об условностях — роскошь, которую она редко позволяла себе дома.
Она впервые была счастлива после того, как узнала о трагедии Джоселина. Теперь она была близка к тому, чтобы стать независимой от своего отца, к которому не чувствовала ничего, кроме презрения. Гнев Джорджианы усилился с тех пор, как она выпытала секрет
Джоселина у своей матери. Когда Джоселин был подростком, их дядя пытался его соблазнить. Мальчик попросил родителей о защите, но они обвинили его во лжи. Те, кто должны были его оберегать, пожертвовали им ради репутации семьи, оттолкнули храброго Джоселина, как какого-нибудь мерзкого пакостника.
Когда много лет спустя Джорджиана узнала правду, она решила взять одно из ружей тети Лавинии и пойти с ним к дяде Йейлу, чтобы покарать преступника. Тетя Ливи остановила ее, сказав, что скоро Йейл заплатит за свои грехи сполна: старый развратник болел страшной и неизлечимой болезнью. Тогда тетя Ливи отказалась сообщить подробности, но теперь Йейл представлял собой весьма омерзительное зрелище: недуг обезобразил его тело и теперь разъедал его мозг.
Она представила страдания Джоселина, и сердце ее преисполнилось острой жалостью, на глаза навернулись слезы. Сострадание было естественным свойством ее души. Иногда ей снились кошмары, где с Джоселином происходило нечто ужасное, а она стояла рядом и не могла ему помочь.
Джорджиана усилием воли заставила себя думать о более приятных вещах. Особенно довольна она была тем, что сумела договориться со своим отцом. В последние годы финансовое положение герцога сильно пошатнулось и поставило под угрозу роскошный образ жизни, который он вел и на который, как он полагал, имел полное право. В обмен на согласие герцога на их брак граф обещал оплатить его огромные долги. Она просто обожала Трешфилда.
Он был ее сообщником по заговору, хотел ей помочь уйти из ненавистной ей семьи и ничего не просил взамен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75