— Может быть.
— А ваши тюремщики, по-моему, больше боятся вас, чем вы их.
Елизавета улыбнулась, а потом, откинув голову, громко расхохоталась.
— Клянусь Богом, Кристиан, мне надо взять с тебя клятву, что ты будешь защищать и утешать меня.
— Ваше высочество, мне прекрасно известно, что в ваших жилах течет кровь предка с душой льва. Вы разгоните этих кроликов, которыми они вас окружили.
Откусив нитку, Кристиан встал перед принцессой на колени, надел туфельку ей на ногу и поцеловал руку.
Но когда он попытался поднятья, она положила руку ему на плечо, удерживая на месте. Она внимательно вглядывалась ему в лицо.
— Ты собрался сыграть роль привидения, мой беспутный рыцарь? Я вижу боль в этих фиалковых глазах, которые раньше всегда искрились смехом и озорством.
— Пустяки, не стоящие вашего внимания, Ваша светлость.
Взяв его за подбородок, она приподняла ему голову и заставила посмотреть на себя.
— Я мало кому могу доверять и не могу позволить себе терять этих людей. Ты в беде.
— Боннер пытался покончить со мной.
— Но это ему не удалось, и потом, из-за Боннера ты бы не потерял аппетит. Клянусь кровью Христовой, непозволительно так относиться к своей плоти. В чем дело? Быстро говори мне, а то скоро вернется моя фрейлина.
Кристиан тяжело вздохнул, и плечи его поникли
— Я взял себе жену, Ваше высочество.
— Черт возьми, ради чего ты это сделал?
— Она шпионила в пользу врага. И она чуть не убила моего отца.
— Кто она?
— Нора Бекет.
Елизавета покачала головой.
— Лжешь. Ты и эта мышка Нора Бекет. Нора и Кит. Невозможно. Вдобавок она никому не может причинить зла. Ты что-то напутал, мой мальчик.
Закатав рукав до локтя, Кристиан обнажил руку, на которой тянулся длинный шрам.
— Это знак ее любви ко мне. У меня их несколько, и моего отца она тоже пометила — кинжал в спину, чудом не попавший в сердце.
Елизавета провела по шраму длинными пальцами, и Кристиан вздрогнул.
— Предательство не доставляет особых страданий, если нет любви, — сказала она. — Я всю свою жизнь прожила, балансируя на краю обрыва, сомневалась, плела интриги. Я научилась разбираться в людях. Нора — воплощение доброты и невинности. Я высоко ценю эти два качества, хотя и не обладаю ими сама.
— Я ее ненавижу.
— Знаю. — Елизавета замолчала, прислушиваясь к женским голосам в соседней комнате. — Они возвращаются. Послушай меня, мой дикарь. Ничего не предпринимай, пока не посоветуешься с нашим общим другом. Он узнает правду.
— Как пожелаете, Ваше высочество.
Кристиан поцеловал руки Елизаветы и занялся своим мешком. Он заталкивал в него товары, когда в комнату вошли фрейлины и стражники. Его вывели на задний двор, где его вновь окружили слуги. Лишь спустя несколько часов он вышел за ворота и притворился, что направляется в соседнюю деревню.
Энтони-Простофиля ждал его в лесу с лошадью и чистой одеждой. Кристиан бросил гиганту мешок и скинул залатанный плащ.
— Мы отвезли ее в Фале, — объявил Энтони, предваряя вопрос Кристиана, — и это не слишком ее обрадовало.
— А мои гости?
— Большинство тоже уже там. Саймон Спрай, Иниго со своими людьми, Мег и ее шлюхи.
Кристиан накинул на плечи черный плащ и застегнул серебряную пряжку. Затем подтянул пояс и поправил ножны с мечом.
— А мой отец?
— Сегодня ходил по своей комнате. Шлет тебе свою любовь.
Взяв из рук Энтони поводья, Кристиан вскочил на лошадь. Из кошеля, притороченного к поясу, достал запечатанное письмо и вручил его слуге.
— Отвези это графу и возвращайся ко мне в Фале. И помни, ни слова о нашей милой предательнице. И перестань отшатываться от меня, дурак. Я не тебя собираюсь наказывать.
— Мы все дрожим и трясемся перед тобой в эти дни, все твои верные вассалы и все шлюхи.
— Скажи на милость, вы же не грудные дети.
— Нет, Кит. Каждый из нас обязан тебе жизнью. Мы рады отплатить тебе чем можем за твою заботу. Просто мы все уже видели, как ты умеешь мстить, и нам жаль молодую леди.
Энтони едва успел уклониться от удара хлыстом.
— Жаль! — заорал Кристиан. — Жаль, вот как? Вы отца моего должны жалеть. Она устроила ему ад, да и мне тоже. Говорю тебе, я своими глазами видел, как уходила из него жизнь, зная, что он страдает по мое вине. — Лошадь, обеспокоенная свистом хлыста и громким голосом Кристиана, пританцовывала на месте. Он успокоил животное, не отводя взгляда от Энтони. — Запомни, я не хочу больше слышать причитаний по поводу моей суки-жены и ее тяжелой судьбы. Любому, кто осмелится хотя бы посмотреть на нее с участием, я вырву глаза.
Кристиан пришпорил коня и умчался прочь, оставив Энтони-Простофилю глотать поднятую копытами пыль и приходить в себя после взрыва хозяйского гнева.
Никто не остановит его, сказал себе Кристиан. Он не будет слушатъ нытья слабаков и глупцов. Душа его жаждала мести, и он отомстит, отомстит, несмотря на протестующий внутренний голос. Он не будет слушать. Слушать — значит потакать собственной слабости, а он давно поклялся себе, что никогда больше не поддастся слабости.
16
На следующий день ближе к закату Кристиан выехал из леса и остановился, созерцая поросшую травой равнину, возвещавшую, что уже недалеко до Фале и… Норы. Опоясанный рвом замок стоял на холме, возвышаясь среди окружавших его лугов. Замок был старый — его построили предки Кристиана еще до того, как восемьдесят лет назад Тюдоры уничтожили последнего кроля из династии Плантагенетов, — но Кристиан предпочел перебраться сюда, а не в фамильный замок Монфоров — массивное каменное сооружение, сырое, холодное, грозное.
Возможно, замок Монфор был бы лучшей тюрьмой для его жены, но Фале находился всего в дне пути от Лондона, а Кристиан хотел быть поближе к отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126