Вспомнив об этом, он подозрительно посмотрел на стоявших рядом.
– Что вы сделали с Барнетом? Он не оставил бы меня по собственной воле.
Стараясь не делать резких движений, раненый коснулся повязки и поморщился от боли.
– Я отправила его спать. Он выбился из сил. Так что вам придется смириться с этим. – Голос Габриэллы звучал сварливо; это было местью за его недавнюю улыбку.
– Значит, вы сумели завоевать его доверие? Поздравляю. В данных обстоятельствах это немалое достижение.
Он осторожно обследовал повязку на ране, затем немного полежал, собираясь с силами для новой попытки сесть, и посмотрел на Габриэллу. Интерес лже-Уикхэма вызвало еле заметное влажное пятно на ее груди, маленький черный кружок на темном фоне, не понятный непосвященному. Но он был посвященным и испытал острое наслаждение, когда у Габриэллы расширились глаза.
Заметив его взгляд, она все поняла и скрестила руки на груди.
– Как говорится, нужда заставит. – Ее глаза прищурились, тон стал ледяным.
Джим быстро закивал. Забавно, что лицо слуги теперь было более дружелюбным, чем лицо хозяйки… если можно сказать, что гадюка дружелюбнее кобры.
– Мы ухаживали за вами по очереди, – сообщил грум. – И устали до смерти, особенно мисс Габби. По моему разумению, вы этого не заслуживаете.
– Но почему вы? Почему не слуги? – спросил он Габриэллу, не обращая внимания на грума.
– Потому что вы были без сознания, бредили и болтали то, что не предназначено для чужих ушей. Я решила, что слугам не следует знать все ваши секреты.
Настал ее черед улыбаться. Эта улыбка была очень ехидной и намекала на то, что сама Габриэлла в его секреты посвящена.
Он улыбнулся в ответ, но с большим трудом.
– Очень предусмотрительно с вашей стороны. Если бы они – или кто-нибудь другой – узнали все мои секреты, – многозначительно подчеркнул Уикхэм, – вероятно, мне пришлось бы убить их.
Это возымело свое действие: улыбаться Габби перестала. И она, и Джим возмущенно уставились на самозванца.
– Ну ты, мерзавец, постыдился бы угрожать тому, кто спас тебе жизнь! Если бы мисс Габби не…
– Хватит, Джим. От таких людей не приходится ждать благодарности.
Презрение, прозвучавшее в голосе Габриэллы, напомнило ему, что иногда она бывает очень надменной. А от этого воспоминания было рукой подать до другого – что временами от надменности не остается и следа. Так было, когда он овладел ее рукой, губами, а потом ласкал ее грудь.
Будь они наедине, он не преминул бы сказать об этом.
Их взгляды встретились. Должно быть, Габриэлла угадала направление его мыслей, потому что ее щеки начали напоминать цветущие розы.
– Вода есть? – резко спросил он.
В его намерения не входило смущать Габриэллу на глазах у слуги. Если бы он продолжал дразнить ее, Джим мог бы обо всем догадаться. Кроме того, он действительно хотел пить. Его язык напоминал кусок кожи, а в горле так першило, словно он наглотался песка.
– Да, конечно.
Он обрадовался, увидев, что досада Габриэллы не уменьшила ее заботливости. Она пошла к столику и одновременно сказала Джиму, обернувшись через плечо:
– Пожалуйста, подложи ему под голову подушку, чтобы удобнее было пить.
Мгновение мужчины красноречиво смотрели друг на друга. «Плевать мне на тебя», – говорил взгляд старого слуги. Уикхэм терпеть не мог принимать помощь, а тем более от людей, которые смотрели на него так, словно с наслаждением свернули бы ему шею, как фазану. Чувство непривычной беспомощности не доставляло ему никакого удовольствия. Однако пить, лежа на спине, тоже было неудобно.
И все же компромисс был достигнут. Джим, бормоча что-то неразборчивое, но явно нелицеприятное, потянулся за подушкой, а раненый послушно приподнял голову. Когда вторая подушка легла на первую и слуга выпрямился, они снова посмотрели друг на друга с такой же неприязнью.
– Подбрось угля в камин. Огонь догорел, – сказала Габриэлла и сменила Джима у кровати. Она неуклюже примостилась на краю, набрала в ложку воды и осторожно поднесла ее ко рту Уикхэма.
– Это у вас хорошо получается, – вкрадчиво пробормотал он, вспомнив, как она кормила его бульоном.
Искушение подразнить ее было слишком велико. Габриэлла гневно стиснула губы, сдерживая раздражение, и продолжала делать свое дело.
Утолив жажду, он поймал ее запястье и задержал руку, сжимавшую пустую ложку. Кожа Габриэллы была шелковистой, а кости такими тонкими, словно их выдули из стекла.
Запястье напряглось, окаменело, и Габриэлла с опаской посмотрела ему в глаза.
– Спасибо за заботу, – сказал он так тихо, что Джим ничего не услышал.
Габриэлла не просто смутилась; в ее глазах мелькнул страх.
Ее реакция его несказанно удивила. Кончиками пальцев Уикхэм ощутил, что у нее участился пульс.
Невольно посмотрев на ее рот, он увидел, что губы Габриэллы слегка раскрылись и с трудом втягивают воздух. Уикхэм смутно помнил, что уже называл эти губы зовущими.
Если это было верно тогда, то теперь – верно вдвойне.
В тот же миг ее рот плотно сжался. Подняв глаза, Уикхэм понял, что она тоже помнит об этом. Она резко встала и освободила запястье.
– Пожалуйста, – холодно ответила Габриэлла и отвернулась, не добавив к сказанному ни слова.
Она поставила стакан на столик, положила ложку и повернулась к Джиму:
– Я иду спать. Спокойной ночи.
А затем молча исчезла в соседней спальне. Он хмуро следил за тем, как она осторожно закрыла за собой дверь.
Спустя мгновение щелкнул замок, возвестивший о том, что дверь заперта.
Оставшись наедине с Джимом, он недовольно посмотрел на старого грума и сказал:
– Можешь позвать Барнета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87