— Так будет лучше, уверяю тебя, — произнес Даниэль, спускаясь по лестнице. — В противном случае мы с Мэтом будем вечно драться друг с другом. Потому что я… люблю тебя, Кэролайн, чтобы ты там ни говорила. И мне будет нелегко смотреть, как ты попадешь в глупое положение по вине моего брата.Сделав этот прощальный выпад, Даниэль вышел за дверь. 33 О постигшей Даниэля неудаче стало каким-то образом известно всем, в том числе Джону и Дэви, потому что за ужином никто не прореагировал на пустующее за столом место. Теперь, когда гнев Кэролайн начинал понемногу остывать, сердце ее слегка сжималось при взгляде на Мэта в надежде… в надежде на что? Что он извинится? Вряд ли. Чтобы он ни собирался ей сказать накануне, по всей вероятности, уже передумал. Поскольку все время молчал. Его постоянно сумеречное выражение лица отбивало у остальных членов семьи охоту разговаривать. Так что сразу после ужина, наскоро сделав уроки, мальчики отправились спать, а Роберт с Томасом вышли на улицу покурить.Кэролайн осталась наедине с Мэтом. Тот не обращал на нее внимания, занятый какими-то узорами, которые он беспрестанно чертил пальцем на углу стола, свободном от тарелок. Кэролайн решила послать ко всем чертям и его, и груду грязной посуды. Она повернулась к Мэту спиной (он даже не заметил этого, по крайней мере, сделал вид), подхватила на руки Миллисент и направилась в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью.Однако ложиться спать было еще рано. К тому же Кэролайн не собиралась допустить, чтобы мысли о Мэте Мэтисоне не давали ей заснуть. Поэтому она решила заняться своими чемоданами, которые стояли, выстроившись в ряд у стены, с тех самых пор, как она устроила себе спальню в гостиной. С момента приезда Кэролайн была занята обслуживанием мужчин, так что у нее практически не оставалось времени для себя. И теперь она собиралась приятно провести оставшийся до сна час, перебирая реликвии своей прошлой жизни. За это время тарелки могут, конечно, покрыться слоем застывшего жира, что ж, очень жаль, но ничего не поделать: если Мэт желает, чтобы посуда была чистой, то пусть вымоет ее сам.Миллисент заурчала и свернулась в клубочек в центре кровати, а Кэролайн осторожно присела на дощатый пол. Тело ее саднило. Несмотря на то, что она тщательно соскребла с себя малейшие следы прикосновений и ласк Мэта, даже выстирала всю одежду, которая была надета на ней предыдущей ночью, не могла избавиться от болезненных ощущений, при каждом резком движении напоминавших ей о том, что произошло. Конечно, она не была девственницей, но ее тело реагировало на физическую близость с мужчиной словно тело юной невесты. Но не менее болезненный отпечаток остался в душе.«Что за непостижимый пол! Смогу ли я когда-нибудь понять этих мужчин?» — задавалась вопросом Кэролайн, чувствуя, как начинает закипать от ярости. Затем, сделав над собой усилие, постаралась переключить мысли.В одном из чемоданов хранились те платья, привезенные из Англии, которые были слишком яркими, чтобы Кэролайн могла носить их, обратившись в пуританскую веру. Будь она откровенна перед собой, то призналась бы, что сделала это исключительно ради Мэта. Но сейчас Кэролайн было не до самокопания, кроме того, она запретила себе всякие мысли о старшем Мэтисоне. С минуту девушка задумчиво разглядызала содержимое чемодана, как вдруг ей пришла в голову идея: может быть, стоит вернуться к первоначальному стилю одежды просто для того, чтобы позлить Мэта. (Ну вот, опять она о нем думает, черт побери! Неужели так сложно выкинуть его из головы?) Однако подобное демонстративное поведение — всего лишь недостойное ребячество и вызвало бы пересуды жителей городка. Она была в ссоре с Мэтом, будь он неладен, но только с ним, и вовсе не намеревалась выставлять эту ссору напоказ. И так уже слишком много людей, если считать четырех братьев (Кэролайн была уверена, что Даниэль все расскажет Джеймсу, если уже не рассказал, а тот, естественно, поделится со своей женой), знали о том, что касалось только их двоих.Кэролайн принялась разбирать второй чемодан. Здесь лежали пузырьки оставшихся без употребления лекарств, несколько книг и ее личные бумаги — ничего особо интересного. И вскоре она положила все на место. Оставался третий чемодан с вещами отца.Кэролайн долго стояла на коленях перед последним чемоданом, прежде чем набралась храбрости открыть крышку. Проникший в ноздри запах так живо напомнил об отце, словно он внезапно появился рядом с ней. Худощавый, одетый с безупречным вкусом, голова склонена набок, волосы черные как смоль, и рыжевато-карие глаза, почти всегда искрящиеся юмором, какую бы черную полосу жизни ни переживал их владелец. Даже на смертном одре отец находил в себе силы смеяться. Это она, ухаживая за ним, потеряла способность радоваться жизни. Воспоминания, отчасти сладостные, отчасти горькие, снова захлестнули ее, и Кэролайн, сжавшись, как от удара, закрыла глаза. Прошло несколько минут, прежде чем она подняла веки и осторожно дотронулась пальцами до лацкана лежавшего сверху сюртука.Он был из бархата насыщенного темно-зеленого цвета (Марселл Везерби не признавал скромных оттенков черного и серого, как оперение вороны), и отец частенько надевал этот сюртук, когда садился на весь вечер за карточную игру. Он любил, чтобы на Кэролайн было шелковое синее платье (оно еще сохранилось у нее), когда она сопровождала его, и с довольным видом говорил дочери, как хорошо они смотрятся вместе в этих нарядах. Отец обычно ставил на кон все имевшиеся деньги или свою счастливую брошь, если не было наличности (к счастью, как Элизабет рассказывала Мэту, Марселл почти всегда выигрывал).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122