Один только раз, чтобы узнать, действительно ли на ощупь кожа такая бархатистая или это только кажется. Хотя, конечно, ничего подобного не сделает. Ведь он уже не глупый юнец, а зрелый мужчина, закаленный в горниле жизни, который никогда больше не поддастся страсти, не основанной на любви.Мэт уже знал: подобное безумство чревато непоправимыми последствиями.И все-таки и сам он, и его сыновья понемногу приходят в норму.Теперь осталось только показать им, что не все женщины такие, какой была их мать. Именно это, по всей вероятности, в конечном итоге и побудило его разрешить Кэролайн поселиться в его доме. Шрамы, которые оставили на нем годы супружества, в большей степени изуродовали тело, нежели душу. Но Мэт боялся за мальчишек: если он срочно не примет меры, в их сердцах на всю жизнь могут остаться незажившие раны и рубцы. В Элизабет не было ничего материнского, и они вечно испытывали из-за нее смешанное чувство ужаса и стыда. Сыновьям необходимо узнать, что не все женщины похожи на их мать. Как это он раньше не подумал о столь важных вещах! Впрочем, все эти годы Мэт боролся с собственными тяжкими воспоминаниями. Он не лгал Кэролайн: она и впрямь, можно сказать, послана ему Богом.Итак, решение Мэта позволить сестре Элизабет войти в его семью продиктовано исключительно отеческой заботой. И на него ни на йоту не подействовали ни обрамленные черными ресницами золотисто-карие миндалевидные глаза, в которых он увидел такое, о чем лучше забыть. Ни щедрый рот с полными губами — он один обещал большую чувственность, чем все округлости на теле Элизабет.По крайней мере, если и подействовали, то не слишком. Мэту вдруг пришла в голову мысль: а что если Кэролайн привыкла вести беспорядочную половую жизнь? Но, вспомнив, как она вся сжалась, когда он до нее дотронулся, сразу успокоился. Какие бы ни были у Кэролайн Везерби пороки (а Мэт бы уверен, что их у нее предостаточно), такого греха в ней явно не водилось.Осознание этого вызвало у него чувство глубокой облегчения. Вряд ли бы он смог пережить нечто подобное еще раз.Внимание Мэта привлек неровный мерцающий огонек в лесу, справа от того места, где он стоял. Даже не один, а сразу несколько. В районе неподалеку от ручья.Рейли тоже заметил огоньки, и его радостный лай сменился угрожающим. Несмотря на свой безнадежно мирный нрав, со стороны пес производил убедительное впечатление злобного и свирепого животного. Видимо, также решили и те, кто зажег эти огоньки, потому что мерцающие яркие точки внезапно исчезли.«Фонари, — подумал Мэт, — их задули».Снова они взялись за свое, снова бродят по лесу, эти призрачные тени, последователи Сатаны, да сгинут они в преисподней! Они устраивают свои нечестивые колдовские обряды ночью в лесу, и никто, кроме них самих, не знает их в лицо. И только Мэт знает — вернее, знал, — по крайней мере, одно имя: Элизабет Мэтисон.Черная магия была их религией, сказала она ему однажды. И еще много чего рассказывала, яростно выстреливая в него фразами в разгар очередной мучительной ссоры. Они призывали силу земли, чтобы с ее помощью вызывать духов и наводить порчу. Каждый раз сатанисты собирались в новом месте, чтобы не быть обнаруженными, помечая площадку колдовскими заклинаниями на своем особом древнем языке, чтобы все ведьмы знали, где предстояло собраться на шабаш в определенные ночи, вычисляемые по чередованию лунных фаз. Над их сатанингкими кострами Элизабет видела самого Дьявола, танцующего в струйках дыма.Сумасшествие жены началось, после того как она внезапно вообразила себя ведьмой. Когда Мэт узнал о ее ночных прогулках и их цели, им овладели ужас и отвращение. И, если быть до конца честным, он даже испугался. Разумеется, Мэт запретил Элизабет бродить по ночам в лесу, а когда она отказалась повиноваться, он прибегнул к крайней мере: стал на ночь запирать жену в ее комнате. Когда она окончательно поняла, что он тверд в своем намерении не пускать ее в лес, Элизабет прокляла его настоящим ведьминским проклятием, и это отчетливо слышали его братья и сосед-фермер, случайно зашедший в гости. Непричесанная, со спутанными, разметавшимися по плечам и спине волосами, одетая в одну только ночную сорочку, она высунулась из окна своей спальни и призывала Сатану отомстить ее мужу. Элизабет произносила напыщенные фразы, иногда невнятно бормоча и глотая отдельные слоги. Именно с этого дня по округе поползли слухи, что она ведьма. Когда Мэту сказали об этом в лицо — что отваживались делать только один-два человека на весь поселок, — он лишь презрительно засмеялся. Но до самой смерти Элизабет жила в постоянном страхе, что однажды ее арестуют по обвинению в колдовстве, будут судить и признают виновной. Наказанием за такого рода преступление была виселица или сожжение на костре, как это делали в соседних поселениях. При всем презрении к жене, возраставшем год от года, Мэт не мог желать ей подобной смерти. К тому же для его сыновей такая развязка явилась бы ужасным ударом, а воспоминания преследовали бы их до конца жизни. Вот почему, когда Элизабет утонула, он не стал особенно вдаваться в обстоятельства ее смерти. Возможно, Мэт слишком очерствел сердцем, но единственным чувством было глубокое облегчение. Он имел кое-какие основания подозревать, что группа горожан взяла на себя смелость устроить Элизабет испытание водой, которое частенько устраивают ведьмам. Если даже все было именно так и это кончилось смертью его жены, он все равно не мог ее оживить. Мэт проследил, чтобы Элизабет похоронили по христианскому обычаю, но в остальном предал дело забвению.Однако последователи Сатаны все еще бродили по лесам, и само их существование было позором, с точки зрения всех богобоязненных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122