Мне надо было бы знать о вашей слабости…
— Дрянь! — Лайон схватил ее за плечи и встряхнул так, что голова у Миген с силой откинулась назад. — Вы стремитесь перечеркнуть самое прекрасное в жизни каждого из нас. Однако пора объяснить вам, чем отличается сладкое от горького…
Он подхватил ее на руки, и голова Миген упала ему на плечо. Лайон внес ее в свою будущую спальню и швырнул на огромную кровать. Тонкий влажный муслин плотно облегал ее тело, и Миген залилась румянцем под прямым взглядом Лайона, чувствуя, что ее холодные, влажные соски четко выступают под прозрачным корсажем.
Холодная ярость в его глазах и напряженность мускулистого тела испугали Миген. Она и раньше видела Лайона таким, но до сих пор только по отношению к Присцилле, Кевину, Клариссе или Маркусу. «Плохое предзнаменование! — подумала она. — Такой гнев я не в силах разрядить».
Лайон медленно подходил к кровати, не отрывая взгляда от Миген.
— Моя дорогая, кажется, вы не осознали истинный характер моего прежнего галантного отношения к вам. Вы явно полагали, что это было для меня противоестественным поведением.
Вы упорно утверждали, будто я считаю вас своей игрушкой или, если позволите процитировать вас, проституткой. Создается впечатление, что мои неоднократные возражения всерьез восприняты не были. Меня начинает раздражать ваше постоянное осуждение моего характера и мотивов моего поведения.
Миген попыталась вырваться из его стальной хватки, но он, словно не заметив ее усилий, продолжил:
— Поскольку вы не поддаетесь более мягким методам, я вынужден изменить свою тактику. Возможно, этот аргумент убедит, что моя прежняя тактика в отношении вас отнюдь не была, как вы предполагаете, нечестной…
— Уберите прочь ваши руки! — потребовала Миген.
— Только не сейчас, найденыш, — холодно ответил он. — Я намерен преподать вам урок истинного характера отношений между мужчиной и проституткой. — На его лице снова возникла жесткая улыбка. — Правило первое: женщина держит рот закрытым, если ее не целуют. То, что она чувствует, никого не волнует.
— Лайон! Грубая тварь! Если вы считаете, что я собираюсь остаться здесь и смириться с этим безумием, то подумайте еще раз! А теперь дайте мне уйти!
— Нет! — Его взгляд стал еще жестче, как у кошки, готовящейся разделаться со своей жертвой.
Промокшую и продрогшую Миген охватил жар, ее стало трясти. Она никогда раньше не чувствовала себя такой беспомощной.
— Если вы только поступите так, я вас возненавижу до конца жизни! — зарыдала она, теряя силы.
Лайон не ответил ей, а лишь прищурил глаза и, притягивая Миген к себе, коснулся губами ее сомкнутого рта. Миген вертела головой, стараясь избежать поцелуя, но наконец их уста все-таки слились, и ее глаза заполнили злые слезы отчаяния…
Она снова начала отбиваться, то нанося удары, то царапаясь, но редко достигая цели. Через несколько секунд Лайон схватил оба ее запястья левой рукой, а правой ударил по лицу.
Пощечина причинила больше унижения, нежели боли. Миген хотела плюнуть ему в лицо, но он грубо взял ее за подбородок.
— На вашем месте я не стал бы этого делать, — сказал Лайон, хладнокровно расстегнув на ней муслиновое платье, стянул его.
Все тело Миген было неприятно холодным, зато его длинные пальцы — теплыми и сухими. Лайон вцепился в волосы Миген и оттянул ей голову назад. Этот поцелуй был отстраненным, горячим и унижающим. Миген показалось, что она попала в объятия жестокого чужака. И тем не менее ее обожгли языки знакомого пламени, когда Лайон стал целовать ей шею.
Постепенно настроение и чувства менялись, и ни один из них этого не заметил. Миген хотела выдрать Лайону волосы или ударить ему между ног, но легче было бы взлететь в воздух.
Когда горячие губы коснулись ее холодного живота, Миген уже была совершенно беспомощна и ощущала остроту своего несчастья как удары ножа. Соленые слезы переполнили ее глаза, оросили щеки, шею, грудь.
— Я вас ненавижу! — задыхаясь, шептала она. — Ненавижу вас!.. Ненавижу… — Ее голос перешел в стон, когда Лайон ласково нашел ожидавшую его пылающую сладость любимой!
* * *
,В глазах стороннего наблюдателя Маркус Риме мог сойти за человека, слишком уверенного в себе. Однако это впечатление самонадеянности было создано им самим. В течение двадцати лет Маркус учился скрывать свои эмоции. Никто — за исключением, возможно, Лайона Хэмпшира — и заподозрить не мог, что Риме постоянно борется с неуверенностью в себе. Как только Маркус добивался того, к чему стремился, ему было достаточно посмотреть на Лайона, чтобы тут же понять, что он, Маркус Риме, все равно отстает хотя бы на шаг. И до тех пор, пока он не обретал того, чем обладал Лайон, и пока Лайон не начинал завидовать ему, Маркус не мог радоваться жизни.
Однако сегодня вечером демонстрируемая им самоуверенность была подлинной. Казалось, что фортуна наконец облагодетельствовала его и омрачила жизнь Лайона. Даже бурю Маркус воспринял как благоприятное знамение для себя…
* * *
Риме сделал еще один большой глоток превосходного бренди Клариссы. «Жаркий бархат», — подумал он и обрадовался столь черной и дождливой ночи.
Маркус цинично осмотрел комнату и оценил резную мебель с яркой обивкой, украшенной узорами из языков пламени. Эта девица заставила его просидеть здесь уже полчаса! Если бы известные ему новости не были столь пикантными, Маркус не затруднил бы себя ожиданием, но…
Двойные двери ведущие в холл, распахнулись, и в комнату вихрем влетела Кларисса. На ней была модная накидка из зеленого муслина, надетая поверх платья из кремового шелка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111