Я пыталась уговорить Джози платить им за работу, но она посмотрела на меня так, словно я предлагаю поджечь дом. А брат Карлсон так все время злится с тех пор, как Чарли примкнул к мятежникам, что легче обойти его за милю, чем заговорить с ним.
Джексон вывалил корзину с картофелем в мешок, который приготовился нести в поле.
– Если хотите сюда приехать насовсем, скажите только слово. Я смогу жить в амбаре. Сам подумываю, как бы сбежать в армию, чтобы уж разорвать эти цепи раз и навсегда.
Дора метнула на него гневный взгляд:
– И думать об этом не смей! Что хорошего в свободе, если ты мерзнешь и голодаешь?
Лицо его приняло упрямое выражение.
– Но я смог бы жениться на Лизе, и если слухи верные, то она тоже будет свободна.
Дора вздохнула и кинула последний ломтик картофеля в корзину.
– Сначала убедись, что все правильно. Федералы так же способны врать, как все остальные люди. А к чему ты мне рассказал о Томми Маккое?
– Он мертв. Федералы его расстреляли.
Дора вздрогнула и тревожно посмотрела на негра:
– Но он же не солдат. Как это могло случиться?
– Прошлой ночью конфедераты-партизаны напали на склад зерна. Томми только-только отпустили под честное слово, что он больше не станет воевать. Но федералы его опять схватили, с ним еще несколько человек, и расстреляли на месте как изменников. Генерал уже сыт по горло этими играми «поймай меня, если сможешь», в которые играют проклятые мятежники. Мы же считаемся сторонниками Союза штатов, а не противниками. И он чертовски хорошо знает, что с глубокого Юга сюда мятежники не примчатся, чтобы ограбить склад.
Дора пошевелила затекшими пальцами и взглянула на кружевной бордюр цветущего кустарника, окаймлявшего двор. Небо такое синее, что больно смотреть. Теплое дыхание весны овевало ей шею. Она чувствовала, как земля возрождается к новой жизни. На кустах роз налились бутоны, вот-вот раскроются, ирисы устремляли свои стрелы в небесную высь, буйно зацветала жимолость. И вот в таком прекрасном Божьем мире люди поливают землю кровью таких же людей, как они сами.
К глазам почему-то подступили непрошеные слезы, и Дора затрясла головой, чтобы не расплакаться. Уныние одолевало ее последнюю неделю-две. Дора испытывала безотчетный страх, ее давило непонятное бремя. Нет, сердце у нее болит не только от детского плача и жалоб старухи Николлз. А болело оно, Бог знает, по какой глупой причине. Пэйс писал редко, нерегулярно и никогда – ей. И думать, что между ними существуют какие-то особенные узы, все равно, что верить в сказки об ангелах и феях. Наверное, надо поговорить с врачом и начать пить укрепляющий настой от весенней немочи. И, что вернее всего, надо бросить читать газеты. С первого мая борьба на обоих фронтах достигла небывалой жестокости. И у нее все холодело внутри при мысли, что так сражаются люди, которых она знает.
– Хотелось бы мне, чтобы все это кончилось, – прошептала она не то себе, не то Джексону.
– Я сам, случалось, этого хотел, – проворчал он. И, посмотрев на фигуру, шедшую через поле, добавил: – А вот этого парня я бы сейчас видеть никак не хотел.
Дора подняла взгляд и увидела долговязого тощего подростка Солли, топающего по вспаханным бороздам. Юноша улыбнулся, поняв, что они его заметили.
– Но он ведь еще мальчик, Джексон. Ты должен быть с ним потерпеливее, – сказала Дора примирительно.
Предполагалось, что Солли сегодня утром придет пораньше, чтобы помочь с картофелем.
Босоногий, в рваной муслиновой рубахе, он вышагивал, как капитан федеральных войск, в блестящем мундире и отдал им воинскую честь, остановившись.
– Я ухожу в армию, – объявил он. Пораженная Дора смотрела на него во все глаза. Джексон отвесил легкий подзатыльник.
– Уж не собираешься ли ты жениться к тому же? Солли недоуменно заморгал:
– Конечно, нет. Какого черта я должен жениться?
– Так, значит, ты хочешь, чтобы тебя убили за то, что белые не поладили меж собой. Что же такого хорошего сделали тебе синие мундиры, что ты хочешь за них умереть? А я-то думал, парень, что научил тебя уму-разуму.
Дора опустила взгляд, чтобы никто из мужчин не заметил, как ей смешно. Только десять минут назад Джексон горделиво возвестил о своем вероятном уходе в армию. А теперь он пытался удержать от опрометчивого шага мальчишку, который был еще слишком юн, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках, мальчишку, которого он, по его словам, презирал, если не больше. Но прошло уже почти два года и, может быть, парень тоже научился как-то влиять на взрослого человека.
– Я освобожусь, если вступлю в армию, – сказал ворчливо Солли.
– Ты умрешь, если вступишь. Ты как думаешь, почему они так охотно берут негров? Да потому что ни один белый в здравом уме не собирается этого делать, вот почему. У северян много людей убито и ранено, под завязку, и они подумывают, а стоим ли мы того, чтобы нас освобождать? Черт возьми, да они сами не слишком свободны. Ну и пусть их воюют на своих войнах. А у нас полно работы.
И Джексон поднял стофунтовый мешок с картофелем на плечо, словно перышко. Дав еще один подзатыльник мальчишке, он направился в поле:
– Пойдем, надо все это посадить.
Дора про себя взмолилась, чтобы такое неустойчивое перемирие затянулось подольше. Война идет уже три года. Конечно, так не может продолжаться вечно. Скоро никого не останется в живых.
Такие мысли никак не облегчили ее душевное состояние. Надо все время быть чем-нибудь занятой. Дел полно, хватило бы рук. Но хорошо бы и ум чем-нибудь занять.
Мимо проскакал галопом Карлсон, не обращая внимания на тоненькую фигурку Доры, идущей по дерну подъездной дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128