— Теперь ты счастлива?
Она знала, что этот вопрос не имеет никакого отношения к торжествам по поводу отмены Почтового закона. Алекс не имел в виду и того, что после ареста Хэндерсона дело ее в суде было улажено. Он спрашивал совсем о другом. Положив ладони ему на грудь, Эвелин встала на цыпочки, чтобы поцеловать мужа в жесткий подбородок.
— Счастливее, чем когда-либо в жизни. А ты?
— Об этом обязательно спрашивать?
Алекс приподнял ее, и губы их встретились. И сразу они остались одни среди разноголосого гула веселой толпы. Алекс с сожалением опустил ее на землю.
— Но еще счастливее ты была бы здесь. Это твой дом. И я никогда не собирался лишать тебя этого…
Эвелин просунула пальцы в его ладонь и повлекла в бархатную темноту узкого переулка, который начинался у них за спиной. Шум толпы быстро катился к центру города. А Эвелин повернула в сторону Коммон-стрит, в сторону своего дома. Во всех домах по случаю веселого праздника горели свечи. Почти как на Рождество. Эвелин глубоко, с наслаждением, вдыхала прохладный вечерний воздух.
— Ты — мой дом. Я счастлива только там, где ты. Никогда не думала, что может быть так.
Где-то вдалеке начал взрываться фейерверк, восхищенные крики гулко разнеслись в воздухе. Но Алексу не нужно было видеть разноцветных огней в воздухе. Эти огни расцветали у него в душе. Он поднял Эвелин на руки и прижал к себе, зарываясь лицом в шелковое облако волос.
— Я тоже никогда не думал, милый мой тиран… Не думал, что свяжу свою жизнь с маленькой стервозной особой, у которой вместо языка бритва. — И прежде чем жена сгребла его за волосы, добавил: — Не думал, что найду в ней прекрасную женщину, способную понять и простить все… И полюблю ее. Кстати, куда мы направляемся? Домой?.. Может, придумаем что-нибудь получше, чем флаги и факелы, чтобы отметить праздник?
Эвелин погрузила пальцы в его волосы, покрепче сжала и притянула голову мужа к себе. Слов сейчас было не нужно. Ее губы, ее язык сказали все вполне отчетливо.
Алекс сдавленно застонал, потом, еще сильнее прижав ее к себе, почти вприпрыжку направился к тихому дому на улице Тремонт.
Молли поставила свечи в окнах и ушла, чтобы посмотреть на празднества. Алекс распахнул дверь, потом схватил жену и понес по лестнице в спальню, где для них прямо на полу была брошена перина. Это, конечно, не их роскошная резная кровать в Лондоне, но все же гораздо лучше, чем тесная корабельная койка, которую им приходилось делить во время плавания. Алекс осторожно уложил жену на покрывало и прилег рядом.
Он стащил ленту с ее волос, которые тут же рассыпались шелковистыми кольцами по подушкам, и, склонившись, стал покрывать поцелуями ее лицо. Эвелин отозвалась с таким пылом, что его руки почти сразу же стали искать завязки на ее платье. Пальцы все настойчивее тащили вверх юбку, собирая в складки. Эвелин застонала и выгнулась ему навстречу. Алекс ощутил знакомый жар, огненной лавой растекающийся по телу.
К тому времени, когда шум на улице стих, они лежали голые в объятиях друг друга. Тела их были покрыты чуть серебрившимися в полумраке каплями пота. Наконец Алекс потянул на себя одеяло: они оба ощутили, как прохладно в комнате.
— Я люблю тебя, — прошептала она, ощущая, как сокращаются мышцы у него на руке, словно по ним провели пером.
Приподняв ее с постели, Алекс положил голову жены себе на плечо и замер, погрузившись в ощущение ее тепла у себя под боком. Эвелин пошевелилась, ее стройная нога просунулась между бедрами Алекса, и она стала целовать мужа там, куда могла дотянуться.
— Теперь ты настолько часть меня, что я не могу представить, как может быть иначе. Я ощущаю твою радость и хочу, чтобы ты всегда была счастлива. Что я должен сделать для этого?
Неожиданно всколыхнулись былые страхи, всплыли тревожные мысли, но Эвелин постаралась отогнать их.
— Никогда не оставляй меня, и я всегда буду счастлива. Скоро я стану толстая, неповоротливая и буду тебе совсем не пара, мне нужно будет найти себе занятие на то время, пока тебя не будет дома. Но я и против этого не возражаю, потому что знаю, что все равно ты будешь приходить домой, ко мне.
Алекс стал гладить жену, наслаждаясь мягкостью и теплом се кожи. Груди Эвелин уже потяжелели, а до небольшого пока холмика на животе он не рисковал дотронуться. Алекс улыбнулся, и рука скользнула ниже, к другому его любимому месту.
— Не думаю, что оставлю тебя в ближайшие месяцы без присмотра. Я хочу, чтобы мой наследник родился в моем собственном доме, а не на корабле контрабандистов или на лондонской улице. Так что тебе придется видеть меня даже чаще, чем ты хочешь. К тому времени, когда мы сплаваем на Барбадос, к дочери Эверетта, и вернемся в Англию, ты уже достаточно растолстеешь. Вот тогда я и помещу тебя среди скал Корнуолла, откуда ты не сможешь убежать, а будешь заниматься там исключительно домашними делами. Дел хватит. Тем временем и ребенок родится, так что это привяжет тебя еще на несколько месяцев. И продлится наше прекрасное уединение, пока… не наступит пора отдавать в школу нашего третьего или четвертого ребенка.
Его слова были словно теплый, ласковый поток, омывавший ее. Чувствуя прикосновения мужа, Эвелин теснее прижалась к нему и стала гладить жесткие завитки волос на груди, целуя плечо и шею. Она не сомневалась, что еще до того, как минет ночь, они опять будут вместе, и Алекс опять войдет в нее, и станет ее частью, как и ребенок. Его ребенок, который рос внутри… Но предвкушение тем и хорошо, что его можно воплотить в жизнь. Пальцы Эвелин стали нежно поглаживать плоский и твердый живот мужа.
— Ты ведь сам знаешь, что лжешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132