Когда я росла, я просто не знала, что этого можно не хотеть. Определенность моего будущего никогда не подвергалась сомнению. Я никогда не задавала подобные вопросы, я была слишком занята. Видишь ли, я выиграла конкурс в Форт-Уэрте, конкурс Клиберна, когда мне было двадцать. После этого… – Она театрально взмахнула руками. – Сегодня очень небольшое количество молодых пианистов получают статус виртуоза, если не выигрывают главный конкурс. Так вот я выиграла, частью премии был мой первый концертный сезон. С тех пор я стала считаться исполнителем мирового класса.
– Понятно, – произнес Питер, задумчиво хмурясь. – Значит, ты не задавала никогда никаких вопросов до тех пор, пока в прошлом году не обессилела?
– Да.
– Тогда, может быть, именно в этом и состоит ответ. Я думаю, что организм сам пытался тебе что-то сказать.
Она покачала головой:
– Если бы это было так просто. Виртуозы часто «перегорают». Так случилось с Горовицем, а до него с Падеревским. У юного виртуоза Артура Рубинштейна однажды была такая депрессия, что он даже пытался повеситься, и посмотри, что с ним стало потом. К сожалению, кризис карьеры – нередкое явление среди музыкантов мирового класса. Кто-то довольно успешно продолжает играть, а кто-то уходит навсегда. Поэтому мои… симптомы могут быть частью ответа, Питер, но я боюсь, что полная картина этого гораздо сложнее.
– Да? Тогда обрисуй мне полную картину. Что это в твоем понимании? Все началось с того, как ты выиграла конкурс?
Она листала потертый альбом с хроникой шести лет ее гастрольных поездок по всему миру: Нью-Йорк, Вена, Берлин, Израиль. Она рассказывала, что значит быть на гастролях: примчаться в незнакомый город в полдень, после обеда повторить с дирижером наиболее сложные места концертной программы, а вечером исполнять новую симфонию, часто на непроверенном рояле. Она рассказала ему о своих радостях и несчастьях – о том, как однажды она приехала в Лондон в голубых джинсах всего за три часа до выступления, а ее багаж задерживался в Нью-Йорке. Пришлось брать платье напрокат. В другой раз она играла ужасным зимним вечером в Чикаго, когда температура упала до минус тридцати девяти градусов.
– Невероятно, – сказал Питер, когда она закончила. – Конечно, такой темп жизни может привести к изнеможению.
По его лицу пробежала тень.
– Ты… ты думаешь вернуться к этому? – тихо спросил он.
Она закусила губу.
– Я могу встать, Питер?
Он неохотно отпустил ее. Она встала, подошла к окну и посмотрела сквозь кружевные занавески на массивный дуб. Она тщательно подбирала слова для ответа:
– Не знаю. Я чувствую себя такой растерянной, особенно после встречи с тобой. – Она повернулась к нему, сжимая и разжимая кулаки. – Мой менеджер говорил, что музыка – моя кровь и я никогда не смогу расстаться с этим. Еще он говорил, что у меня дар Божий и с таким даром связана большая ответственность. Понимаешь меня?
– Думаю, да, – ответил он.
Она пригладила волосы, а когда продолжила, в ее глазах стояли слезы.
– Трудность состоит в том, что я чувствую эту ответственность, обязанность поделиться моей музыкой с другими. Ты подумал, чем для нас с тобой будет мое возвращение к концертной деятельности?
Он улыбнулся:
– Рад слышать, что ты говоришь «мы».
Она тоже слабо улыбнулась в ответ.
– Ты подумал об этом, Питер? – повторила она удрученно.
Он встал и подошел к ней.
– Дорогая, я узнал обо всем только несколько часов назад! Но разве ты не веришь, что мы вместе сможем решить все проблемы?
– А что, если это невозможно?
Она снова отвернулась. Мгновение спустя она почувствовала на своих плечах его сильные теплые руки и невольно вздрогнула.
– Я должна сказать тебе кое-что еще, Питер.
– Да?
Она слышала, как сильно бьется ее сердце, близость Питера поднимала волну безудержных чувств внутри ее. Ей будет нелегко, но она должна рассказать ему всю правду.
– Питер, я хочу, чтобы ты кое-что понял. Когда ты приехал неделю назад и начал преследовать меня, я совершенно не понимала, зачем ты это делаешь. Я имею в виду, ты только на три недели…
– Ты думала, что я просто хочу поразвлечься? – недоверчиво спросил он.
– Нет, – ответила она. – Я так не думала, ну, может быть, поначалу.
Она повернулась к нему лицом, не в силах больше прятать страдания.
– Я просто хотела, чтобы ты понял, насколько серьезно я отношусь к этому…
– Правда?
Теперь он улыбался.
– Питер!
Она готова была и рассмеяться, и расплакаться.
– Знаешь, когда ты сегодня уехал, я наконец поняла, почему сопротивлялась тебе. Потому…
Она взглянула на его красивое лицо и вздрогнула.
– Скажи мне, – уговаривал он, целуя ее в лоб.
Она шумно вздохнула.
– Думаю, я влюбляюсь в тебя, – выпалила она.
– О, дорогая! Как же я мечтал услышать это!
Он поцеловал ее в мокрую от слез щеку.
– А что, если я уже влюбился в тебя? – хрипло добавил он.
– О, Питер! – воскликнула она, забыв на мгновение все проблемы от радости, охватившей ее.
– И я это знаю! Я знаю…
Ее слова заглушил поцелуй. Она крепко прижалась к нему, в них обоих разлились такие нежные чувства, и они ощутили такое сильное желание, чего не ощущали никогда прежде, до того как была сказана вся правда. Наконец Питер резко отстранился.
– Дорогая Ли. Может быть, я и знаю тебя всего неделю, но ты уже стала частью меня. – Он крепко обнял ее. – А что до остального, дорогая, не волнуйся, мы с этим разберемся. Не важно, что ты решишь.
– Питер, я не думаю…
– Правильно, не думай. Просто позволь мне обнять тебя. Поцелуй меня еще раз.
Все вокруг словно замерло, когда их губы встретились. Его руки свободно прикасались к ее телу, ласкали ее сквозь одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52