– брякнул Хью.
– Я хочу сказать, что иду к себе. Моя спальня… в смысле, наша с тобой спальня находится в дальнем конце старого крыла.
– Я только захвачу свои вещи, – сказал он пристыжено.
Нетвердой походкой Хью пересек ров по мосту и вошел в замок. Обычно он не пил много, но со дня отъезда в Руан напивался в каждой таверне, где ему случалось провести ночь. Он и в самом деле отклонил предложение стать одним из лондонских шерифов, несказанно удивив этим короля Генриха. Оправившись от изумления, тот дал ему время на размышления, но оно было потрачено на горестные раздумья о том, что происходит между Олдосом и Филиппой. Утопить тоску в вине не удалось – это лишь привело к тому, что характер Хью ухудшился. Он не помнил, чтобы когда-нибудь был таким нервным и раздражительным.
Найти дорогу в комнату Филиппы удалось не без труда, но, в конце концов, Хью все же оказался у предпоследней двери в обветшалом восточном крыле. Стучать он не стал, просто вошел.
Филиппа, по-прежнему одетая, сидела на краю жесткой кровати без полога и распускала волосы. Хью бросил вещи на пол и озадаченно оглядел весьма скромное помещение.
– Какая нора! Неужто в замке столько народу?
– Олдос выбрал эти комнаты, чтобы не привлекать внимания гостей, – после короткого колебания объяснила Филиппа, укладывая в шкатулку нитку жемчуга, вынутую из прически.
– Значит, ты здесь почти не живешь? – с горькой иронией уточнил Хью. – Тогда не задерживайся из-за меня. Наверняка у Олдоса перина пышнее!
– Ты пьян? Если так, то избавь меня от пьяных шуточек.
– «Ты пьян?», – передразнил Хью. – Не настолько, чтобы ослепнуть и оглохнуть, черт меня забери! Из нас двоих, похоже, у тебя сердечко покрепче!
– Ты ошибаешься, – спокойно возразила Филиппа, вынимая последнюю серебряную заколку.
Она встряхнула головой. Тугой узел волос распустился, укрыв плечи девушки черной шалью.
– Я ошибаюсь, вот как? – прорычал он, сотрясаясь от бессильной ярости. – А мне сдается, ты легко справилась с ролью подстилки Олдоса Юинга!
– Как ты смеешь?! – Черные глаза Филиппы засверкали. – Не ты ли сам поощрял меня? Не ты ли говорил, что без этого ничего не выйдет?
– О, дьявол!
Хью вцепился себе в волосы. Он чувствовал, что сходит с ума. Перед его мысленным взором мелькали обнаженные тела, он слышал стоны и выкрики, испытывая при этом боль души, несравнимую с телесной, – безжалостную, всеобъемлющую боль, которая размалывала его, как жернов. Тщетно старался он подняться над ней.
Раздался шорох одежды – Филиппа встала.
– Хью, ты должен знать… Олдос мне безразличен!
– Ах, как это утешительно! – процедил он. – Тысячи женщин ничего не чувствуют к мужчинам, для которых раздвигают ноги!
– Возможно, они берут пример с этих мужчин! – вспыхнула Филиппа. – Сколько раз ты ложился в постель без любви? Почему я не могу?
– Значит, тебе все равно с кем! – рявкнул Хью. – Так почему бы не со мной? Будь к моим услугам, добрая женщина!
– Этого только не хватало!
– Да ладно тебе! – хмыкнул он, изнемогая от тоски и боли. – Я две недели без женщины. Давай побалуемся!
– Я ухожу, – заявила Филиппа, собирая с кровати заколки.
– Ну, уж нет! Ты не ляжешь сегодня с ним!
– Я не…
Ее голос оборвался, когда Хью грубо схватил ее сзади, одной рукой за грудь, другой между ног. Заколки разлетелись по всей комнате.
– Завтра – сколько угодно! – хрипел он сквозь до боли сжатые зубы. – И послезавтра, и послепослезавтра! Но сегодня ты будешь здесь, со мной, даже если мне придется привязать тебя к этой жалкой кровати!
Он рванул вверх подол платья и резко сунул пальцы внутрь ее, в горячую, влажную и тесную глубину. Его плоть стремительно налилась и затвердела.
– Чувствуешь? Чувствуешь? – невнятно спрашивал он, прижимаясь к ее круглому девичьему заду. – И так каждую ночь, каждую проклятую ночь! Я вижу это во сне, воображаю наяву – то, как я снова внутри тебя, как из скромницы ты вдруг превращаешься в распутницу, только для меня, Филиппа, для меня одного! А ты? Ты вспоминала обо мне?
– И зря!
Хью рванул шнуровку ее платья, обнажив груди.
– Ты кончаешь с ним?!
– Нет! Нет!
– Вот спасибо! – Его пальцы на ее груди и в паху ритмично двигались, плоть терлась сзади. – Ты хоть понимаешь, какая это мука – знать, что он берет тебя ночь за ночью, что ты, может быть, ведешь себя с ним так же, как со мной?
– Хью! Мы с ним…
– Молчи! Я не желаю знать!
Если бы он мог как-то справиться с этим! Если бы забыть о ней хоть на одну чертову минуту!
Филиппа застонала. Хью ощутил ее влагу на пальцах и до боли закусил губу, чтобы не застонать в ответ. Он почувствовал, как она дрожит всем телом в его руках, откинув голову ему на плечо. Глаза девушки были закрыты.
Судорожными рывками он стянул кюлоты. Филиппа попыталась повернуться, но он толкнул ее на резаный камыш, устилающий пол. Она упала на колени, волосы ее свесились вперед, свернувшись кольцами среди зеленых, пряно пахнущих листьев. Он не хотел видеть ее лицо, эти большие выразительные глаза – их взгляда он не вынес бы. С отчаянным возгласом, словно желая разом изгнать из себя всех демонов, Хью схватил Филиппу за бедра и вошел в нее с силой, как таран, разбивающий ворота осажденного города.
Пусть это будет совокупление – и только! Пусть это будет ради облегчения, не ради того, чтобы соприкоснуться с ней телом и душой!
Какой она была узкой, несмотря на все эти ночи с Олдосом…
Филиппа что-то шептала, но Хью не слышал. Он хотел, чтобы она была с ним в полном смысле этого слова, а потому исступленно ласкал ее там, где они были так тесно соединены. Он хотел, чтобы с ним ей было иначе, чем с Олдосом, в том единственном, чего тот не мог ей дать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76