Шей с содроганием ощущала ее присутствие в комнате.
— Понятно? — повторил он.
Она кивнула, хотя не согласилась с ним. Больше он не произнес ни слова, просто вышел из хижины, не удостоив Шей взглядом. Толчком ноги захлопнул за собой дверь, и в комнате сразу стало темно.
Через несколько секунд до Шей донесся скрежет металла, и она поняла, что на дверь был навешен замок.
Свет в комнату просачивался через единственное окно, и с упавшим сердцем Шей ждала, что сейчас лишится и этого. Долго ждать не пришлось. Ставни закрылись, и она услышала, как с грохотом устанавливают засов.
Она оказалась в темноте, в полном одиночестве, среди лесистых гор, под охраной изгоя, ненавидевшего ее отца — человека, которого она даже не знала. Шей не понимала причин ненависти Тайлера, но не преуменьшала ее. Как не преуменьшала и собственной опасности. Что бы он ни говорил, он не мог не видеть в ней орудие мести. Она попыталась отогнать растущий страх, подавить его другими мыслями.
Шей старалась найти в Рафферти Тайлере хоть одну слабость, в ней заговорил художник, когда она представила каждую черточку его лица, каждую горестную морщинку. Ей даже стало любопытно, как бы выглядело его лицо при других обстоятельствах, не таких критических, если вообще такое возможно. И она вспомнила, как он говорил о десяти годах, проведенных в тюрьме, о кандалах — сдавленным напряженным голосом. Она вновь пережила ту минуту, когда он буквально излучал гнев, демонстрируя ей свою покалеченную руку.
А винил он во всем Джека Рэндалла.
Несправедливо: Рафферти Тайлер сам навлек на себя неприятности, запустив руку в казну. Последовавшее наказание было действительно варварским, но вина в том только его собственная, говорила себе Шей, пытаясь отогнать минутное сочувствие. То, что она была еще способна испытывать к нему какие-то добрые чувства, делало ее побег еще более необходимым.
Она была просто обязана убежать.
* * *
Рейф продирался сквозь лес, словно раненый зверь. Ранили его в самое сердце, изуродовали душу, как когда-то руку.
Он все время видел перед собой нежные серо-голубые глаза, широко распахнутые от страха, горящие непокорным огнем. Когда он запирал дверь хижины, в них, должно быть, отражались те же чувства, что испытывал он сам, когда за ним впервые захлопнулась дверь камеры.
Ну что он за человек, если способен напугать женщину до полусмерти? В кого он превратился?
Черт бы побрал Бена!
Тем не менее Рейф, возможно, сам поступил бы как Бен, появись у него такой шанс.
Дочь Рэндалла. Ему все никак не верилось, хотя какой-то голос нашептывал, что это вполне вероятно.
А что, если удастся обменять дочку на признание, вместо того чтобы осуществлять их план — разорять Рэндалла до тех пор, пока он не совершит какую-нибудь глупость?
Но никто об этой дочери ничего не знал, поэтому вряд ли она много значит для его врага, уж, конечно, не столько, чтобы отправиться в тюрьму. Будь все проклято! Как же с ней быть?
Если бы только она не видела Бена и Клинта…
Но она видела, и теперь их жизни и будущему грозит опасность, особенно это касается Клинта, который уже слишком глубоко увяз, чтобы выйти из игры. Ведь именно Клинт организовал первое ограбление шесть недель назад.
Око за око. Не стоит теряться из-за этой женщины. Он не собирается причинять ей вред. Бог свидетель, она здесь пробудет не дольше, чем необходимо, и, конечно, речь идет не о годах, проведенных им в тюрьме благодаря ее папаше. Всего лишь несколько недель. Возможно, месяцев.
Господи, как ему выдержать?
А как выдержать ей? Хоть она и пытается храбриться, ей приходится бояться худшего — что он окажется насильником или убийцей. У нее нет причины думать по-другому.
Он был уверен, что не способен ни на какие чувства, кроме жажды отмщения, и теперь горько презирал себя за то, что терзался чувством вины.
Но этого было недостаточно, чтобы он изменил своей цели. Он пережил увечье, унизительнейшее существование в тюрьме, потерю почти трети жизни только потому, что дал себе клятву: Рэндалл заплатит за каждую такую секунду.
Он не мог позволить ненависти уйти. Пронзительная, всепоглощающая, безжалостная жажда отомстить стала частью его самого, терзала его слишком много лет. И он пойдет на все, лишь бы утолить ее.
А что потом? Дальше он не загадывал. Дальше просто не существовало. Его окутала пустота, словно он падал в черную бездонную пропасть, несясь в никуда, которое пугало больше, чем любая физическая боль.
Рейф протянул руку и остановился, коснувшись высокой сосны, усилием воли заставив себя думать о пленнице. Он не представлял, как рассеять ее страхи. Он вообще разучился разговаривать с кем бы то ни было.
Если не считать Абнера, которому требовалось очень мало внимания. Внезапно подумав о друге, Рейф сунул руку в карман и тут только вспомнил, что забыл мышку в хижине.
Ему стало любопытно, как мисс Рэндалл относится к мышам. Следовало бы вернуться, но пока он не мог заставить себя. Ему хотелось дотронуться до нее, отогнать прочь все ее страхи. Удивительно. Уже очень давно он никого не касался с нежной теплотой. То, что именно эта женщина в хижине, родственница Рэндалла, разбудила в нем чувства, было невыносимо. Он не должен испытывать к ней ни сострадания, ни жалости. И, черт побери, больше никому не удастся его использовать.
Он содрогнулся при мысли о заключении. Хотелось бы все забыть, но это оказалось ему не по силам. Он до сих пор не мог спать в доме, даже в самые ненастные ночи: не выдерживал пробуждения в маленькой хижине; и хотя спал снаружи, часто просыпался от кошмаров. Во сне он возвращался в то время, когда с него сорвали одежду и швырнули в карцер, где не было даже помойного ведра, чтобы заключенный потерял последние остатки самоуважения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118