Исключением стала «Гедда Габлер». Каждое утро, ровно в десять, по залу полз слабый аромат гаванской сигары, и актеры вместе с режиссером знали, что становятся объектами самого пристального внимания. Никому не нравилось его присутствие. Стен тоже терпеть не мог, когда за каждым его шагом наблюдали. Актеры нервничали, и даже настроение Лейлы явно падало до нулевой температуры.
– Господи, хоть бы он поскорее убрался, – шепнула она как-то Валентине. – Я и так постоянно дергаюсь! Стен считает, что мой голос по-прежнему звучит слишком глухо!
Только Валентина не обращала внимания на Дентона Брук Тейлора. Вся ее будущая карьера зависела от роли Гедды Габлер. Новости о том, что она собирается играть в бродвейском спектакле и не вернется, как предполагалось, в Голливуд, облетели все газеты. Представители прессы дружно вынесли приговор, гласивший, что роль Гедды Габлер чересчур сложна и тонка для актрисы, никогда ранее не выступавшей на сцене и к тому же вообще не игравшей пять лет.
Один из ведущих нью-йоркских критиков мрачно предсказывал:
– Успех на экране вовсе не обязательно означает успех на сцене. Два эти искусства совершенно различны, и лишь немногим удалось достичь одинаковой славы в том и другом.
«Нью-Йорк таймс» утверждала, что ее трактовка образа истеричной, нервной, вынужденной постоянно подавлять собственную сексуальность Гедды Габлер будет крайне неудачной и приведет к полному провалу. «Геральд трибюн» комментировала, что ее возвращение в Америку должно было увенчаться приездом в Голливуд и съемками в фильме, который мог бы соперничать с «Унесенными ветром».
Каждый день после репетиций Валентина ехала к прославленной английской актрисе дейм Мэй Уитти, преподавательнице драматического искусства. Стареющая дейм Мэй попеременно уговаривала, улещала, терроризировала и запугивала ее, однако умудрялась добиться от ученицы игры, которая, как она знала, потрясет критиков и заставит публику устроить актрисе восторженную овацию. Но Мэй мудро помалкивала. Для актера нет ничего опаснее, чем чрезмерная уверенность в собственных силах.
– Начнем со второго акта, – безжалостно требовала Мэй. – Ваши движения должны быть более отточенными, более решительными, чем движения перед камерой. Жесты сдержанные, но многозначительные. Но главное – интонации.
Валентина начала снова, и дейм Мэй откинулась на спинку кресла, пристально наблюдая за ученицей. Вот она – естественная, обладающая безошибочными инстинктами, интуицией и природным талантом актриса, учить которую – радость и счастье. Ее неотразимый магнетизм, властное физическое притяжение ошеломит театральную публику, как в свое время любителей кино.
Они вместе обсуждали роль Гедды. Пытались разобраться в ее изломанном характере, изучали мотивы поступков. К вечеру Валентина, измученная, едва передвигая ноги, добиралась до своего роскошного номера, где спал мирным сном Александр, и осторожно целовала детский лобик. Сын несколько раз просил Валентину разрешить ему присутствовать на премьере. Она надеялась и молилась, чтобы спектакль имел успех. Пусть малыш порадуется за мать.
– Не могли бы мы пообедать вместе? – спросил ее Брук Тейлор утром того дня, когда должна была состояться генеральная репетиция.
Валентина, занятая примеркой костюма для первого акта, подняла глаза:
– Сожалею, Дентон, но я всегда обедаю вместе с сыном.
– В таком случае ужин?
Валентина кивнула. Продюсер, очевидно, хотел поговорить с ней без посторонних. Неужели решил заменить ее в последний момент?
– Что ему от меня надо? – спросила она Лейлу, тревожно хмурясь. – Мне казалось, все идет хорошо.
– Так и есть, – заверила ее Лейла, наклоняясь и ставя игрушечный поезд Александра на рельсы, опоясывающие пол номера. – Может, собирается обсудить рекламную кампанию. Но что бы то ни было, я свободна на всю ночь!
– И что ты намереваешься делать со своей свободой? – удивилась Валентина, застегивая жемчужную нить, низко спускавшуюся на задрапированный мягкими складками лиф платья.
– То же, что и всегда, – отозвалась Лейла, коварно блеснув глазами. – Ускользну к своему дружку Рори.
– Нельзя до бесконечности дурачить такого человека, как Брук Тейлор, безнаказанно, – упрекнула Валентина, поднимая маленькую кожаную сумочку. – И тогда прощай «роллс-ройс», меха и драгоценности…
– …и все мои дальнейшие планы, – договорила Лейла. – Мне все равно, Валентина. На сей раз я по-настоящему влюбилась. И мне нужен всего один успех на Бродвее. Всего одна пьеса, которую я могла бы с гордостью вспоминать. И когда я добьюсь своего, брошу все с чистой совестью и стану жить со своим Рори в счастливой бедности, и даже в шалаше, если понадобится.
– Рори очень талантлив, – возразила Валентина. – Вряд ли его назовешь нищим.
– Да, но по сравнению с Дентоном он жалкий бедняк, – хихикнула Лейла.
– Как и все мы, – невольно усмехнулась Валентина. Зазвонил телефон, и Лейла бросила подруге лайковые перчатки.
– Он предупреждает, что ждет тебя. Желаю хорошо провести время, и если он упомянет, что собирается заехать ко мне, после того как простится с тобой, пожалуйста, постарайся его отговорить. Скажи, что я рано легла спать. Что у меня нервный срыв, чума, холера, только не дай ему обнаружить, что я не пребываю одна в своей квартире, в целомудренном ожидании, умирая от тоски.
Валентина поцеловала Александра, помахала Лейле и вышла в коридор, снова и снова гадая, для чего понадобилось Дентону Брук Тейлору говорить с ней наедине.
Они поужинали во французском ресторане, таком привилегированном и дорогом, что ни одному фотографу не удалось пронюхать об их свидании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137