Кейт разлила кипяченое молоко по кружкам.
— Послушай, Леон, Тоби наверняка хотел бы, чтобы его сын получил самое лучшее образование, какое только возможно. Почему же мы должны лишать ребенка этой перспективы? Какое мы в конце концов имеем на это право? — дрожащим голосом произнесла она, глядя мужу в глаза. То, что она прочла в них, заставило ее сердце сжаться. Леон тоже опасался, что Мэтью отдалится от них, когда вырастет и осознает все свои новые возможности и преимущества; что он начнет их стыдиться, чувствовать себя неловко из-за того, что у Леона и Луки иной цвет кожи и другой общественный статус.
Кейт решительно отбросила все свои страхи и воскликнула:
— Хочу сказать тебе, что Тоби не был снобом. Он был замечательный во всех отношениях и тебе наверняка понравился бы. Я уверена, что Мэтью вырастет таким же, каким был его отец, — обаятельным, обходительным, радушным и добрым. Иначе и быть не может, потому что именно так мы с тобой его воспитываем. Мы объясним ему, что в человеке самое главное. — Кейт подошла к Леону и, нежно обняв его, с надеждой добавила: — Согласись, что лишать Мэтью шанса получить хорошее среднее образование и поступить в университет мы с тобой не вправе. Это уже не дорогие игрушки, без которых он мог бы и обойтись, это залог его будущей карьеры. Мы не должны портить мальчику жизнь. Это нечестно с нашей стороны.
Леон в ответ порывисто обнял жену. Она была, безусловно, права. Но как же трудно следовать этой правде! Через какие тернии им предстоит пройти!
— Скорее бы разрешился вопрос с усыновлением, — наконец сказал он. — Когда я официально стану его приемным отцом, я смогу ставить Джосса Харви на место, если он будет слишком зарываться.
Он снова привлек ее к себе и почувствовал, как гулко стучит ее сердце. От ее золотистых волос и кожи пахло свежестью. По телу Леона пробежала дрожь. Дети уснули, Пруденция ушла с Малкомом в кино…
— Пошли в спальню, — прошептал он. — Позволь мне доказать, как сильно я тебя люблю, дорогая. И как буду любить всегда.
— Знаешь, Малком, а мне нравится жить у Эммерсонов, — призналась Пруденция, идя со своим кавалером под ручку по освещенной газовыми фонарями Магнолия-Хилл. На ней были темно-синий берет и шарф такого же цвета, наброшенный поверх застегнутого на все пуговицы пальто. Было почти десять вечера, впервые она прогуливалась в столь позднее время. Отец ни за что не позволил бы ей такую вольность. Но Кейт убедила Леона, что раньше десяти она домой не попадет, потому что фильм заканчивается лишь в половине десятого. И ее отпустили.
— Честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы мама торопилась с возвращением, — продолжала Пруденция, касаясь плечом своего спутника. — Да она и сама вряд ли хочет этого. Но рано или поздно вернуться ей все равно придется, верно? И когда это произойдет, я буду вынуждена съехать от Кейт. Без меня маме с отцом не сладить. Она его боится, он ведет себя с ней совершенно беспардонно.
С высоты своего роста Малком покосился на свою хрупкую подружку. Лицо девушки пылало решительностью. Уж она-то не позволит папаше издеваться над ней! Как, впрочем, не даст себя в обиду и другим. В свои семнадцать лет Пруденция многое успела пережить, и душа ее закалилась. Малком в очередной раз пожалел и Пруденцию, и ее несчастную мать и мысленно поклялся, что не позволит самодуру Уилфреду испортить им жизнь.
Они шли по площади Магнолий. До калитки Эммерсонов оставалось несколько шагов. Малком резко остановился и, повернув девушку к себе лицом, сказал:
— Мне кажется, что нашим мамам пора познакомиться. Пруденция изумленно воззрилась на него. Мать Малкома вращалась совсем в других кругах: она занимала ответственный пост в магистрате, заседала в различных комиссиях, до работы по дому не снисходила — ее выполняла приходящая работница.
— Но ведь они совершенно разные, — с сомнением пробормотала она. — Найдут ли они общий язык?
— Разумеется, найдут! — воскликнул Малком, отметив, как похорошела Пруденция благодаря пудре и губной помаде, одолженным у Кейт. — Они обе знают, что такое быть женой сумасшедшего.
В голове у него начал складываться план избавления Пруденции и ее матери от Уилфреда. Он пытался сосредоточиться на нем, но ему это не удавалось. Отвлекали нежные губы собеседницы, казавшиеся благодаря губной помаде еще более пухленькими и соблазнительными. Он сжал ее руку. Пруденции было семнадцать лет, ему — двадцать восемь. В отцы он ей не годился, но разница в возрасте была существенная. Он не мог позволить себе действовать напористо и легкомысленно. А что, если это у них серьезно?
От волнения у него участился пульс: если так, тогда ему предстояло ей кое в чем признаться. В том, о чем он никогда и никому не рассказывал по собственной воле.
— Послушай, Пруденция, — изменившимся голосом произнес Малком, и она поняла, что он хочет сообщить ей что-то важное. — Ты не задумывалась над тем, почему меня не призвали в армию?
Он немного отстранился и засунул руки в карманы брюк.
Пруденция заморгала. Она, конечно, думала над этим вопросом, но семейные проблемы оттеснили его на второй план.
Малком нахмурился, подбирая подходящие слова. Ему не хотелось испугать, оттолкнуть ее от себя. Он боялся ее потерять.
— Я вся внимание, — поторопила она, заинтригованная его тоном и охваченная таинственными предчувствиями. А вдруг слухи насчет Малкома вполне обоснованны? Что, если Мириам права и он тайный правительственный агент или что-то в этом роде?
— Ты слышала об эпилепсии? — наконец выговорил он. Она была поражена: какое отношение имеет эта болезнь к их беседе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91