Ее букет был собран из тех же цветов, которыми она украсила церковь.
Пэтти была невероятие хороша в платье точь-в-точь того же цвета, что розы в ее букете и букете Эббры. Она приподнялась на цыпочки, поцеловала Эббру, бросила кокетливый взгляд на шафера и преподнесла новобрачным свадебный подарок – роскошную фарфоровую вазу.
После завершения церемонии они отправились в отель «Валенсия» с видом на бухту Ла-Иолла и отпраздновали событие шампанским и шикарным свадебным завтраком.
На медовый месяц молодожены отправлялись в Новый Орлеан, поскольку Эббра ни разу там не была и очень хотела посмотреть этот город.
Подружка и шафер, которые к этому времени уже нежно держались за руки, отвезли их в международный аэропорт Сан-Диего. Выходя на посадку, Эббра повернулась и бросила Пэтти свой букет.
Пэтти ловко поймала его, широко улыбнулась и лукаво подмигнула. Стоявший рядом с ней шафер Скотта смущенно зарделся.
Как только двери закрылись за их спинами, душа Эббры наполнилась ликованием. У нее вновь появилось будущее. Она вышла замуж за любимого и любящего ее человека.
Глава 29
Возвращение в Сайгон оказалось одним из самых тяжких испытаний в жизни Габриэль. Здесь все изменилось. Габриэль помнила Сайгон томным, экзотически-утонченным городом.
Если не считать редких, на удивление юных торговцев цветами, Габриэль не встречала на улицах ни звуков, ни картин своего детства. В городе, куда она вернулась, не осталось и следа былой экзотики и очарования. Сайгон стал неопрятным, вульгарным и продажным, как стареющая шлюха. Вместо французов в белых костюмах улицы заполонили солдаты, хмельные кто от спиртного, кто от наркотиков, но все до единого задиристые и ищущие наслаждений.
По улицам по-прежнему колесили велосипеды и рикши, но теперь им приходилось уступать дорогу тысячам мотороллеров и «хонд» с могучими моторами. По центральной магистрали города сплошным потоком двигались такси, грузовики и джипы. Когда Габриэль была маленькой, эта магистраль называлась улицей Катииэ, теперь ее переименовали в улицу Тюдо, и на всем ее протяжении, где некогда стояли роскошные магазины, уютные бутики и придорожные ресторанчики, теперь располагались гриль-бары, клубы и публичные дома. Перемены не произвели на Габриэль особого впечатления. Принимать что-либо слишком близко к сердцу было не в ее характере. Она не жалела о минувших днях, когда городом правили французы, а коренные жители Сайгона заботились об их удобствах.
В своих письмах Нху рассказывала, что американская армия попросту заняла место французских оккупантов и что жители Сайгона по-прежнему являются низшим сословием, основная задача которого – поставлять рабочую силу. Габриэль понимала, почему у тетки сложилось такое мнение, и хотя основным занятием сферы обслуживания стала проституция, ей казалось, что отношения между американцами и местным населением куда более равноправные и честные, нежели те, что сложились у жителей Сайгона с французскими колонизаторами.
Тем не менее кое-что здесь осталось прежним – жгучее сияние солнца, нестерпимая влажность и тухлое зловоние, издаваемое водами реки Сайгон. Жители города тоже не изменились. Темнокожие, худощавые и хрупкие на вид, они оставались такими же бойкими, смешливыми и острыми на язык, какими их помнила Габриэль. Прошедшие годы словно исчезли, когда Габриэль с удивлением осознала, насколько глубоко чувствует она свои вьетнамские корни. Ей казалось, что она не покидала город, что именно здесь ее настоящий дом.
Серене потребовалось намного больше времени, чтобы приспособиться к здешней жизни. Хотя наступил ноябрь и нередко выпадали дни, когда Сайгон заливали осенние дожди, жаркая влажная погода казалась Серене невыносимой и угнетающей.
После приземления в аэропорту Тансонхат они первым делом отправились к тетке Габриэль. Встреча Нху и Габриэль ознаменовалась потоками слез радости, и Серена была только счастлива держаться в тени, предоставив двум женщинам обмениваться семейными новостями. Нху предложила подругам остановиться у нее, но Габриэль нехотя отказалась:
– Нет, тетя Нху. Это привлекло бы к нам ненужное внимание. Мы поселимся в «Континентале» или «Каравелле». Там мы будем менее заметны.
– Едем в «Континенталь», – твердо сказала Серена, после того как они распрощались с Нху.
По слухам, там останавливался Сомерсет Моэм, а уж то, что там жил Грэм Грин, и вовсе не подлежит сомнению. То, что подошло Грину, подойдет и нам.
Габриэль не стала спорить. Ей было все равно, какой отель выбрать, а поскольку Серена привыкла к роскоши таких гостиниц, как вашингтонский «Джефферсон» и парижский «Георг V», было бы жестоко заставлять ее удовлетвориться чем-либо более скромным, нежели сайгонский « Континенталь».
Уровень обслуживания и кухня отеля шокировали Серену. Мясо, подаваемое на обед, почти всегда оказывалось воловьим, а в качестве гарнира неизменно выступал рис.
– Но ведь в стране идет война, – напомнила подруге Габриэль. – При нынешней нехватке продовольствия отель не имеет средств предлагать постояльцам что-либо, кроме говядины и риса.
На несколько долгих мгновений безупречное лицо Серены утратило всякое выражение. Габриэль уже решила, что подруга передумала и собирается вернуться к роскошной, комфортабельной жизни в Лондоне, но Серена вдруг улыбнулась, отбросила с лица длинную прядь светлых волос и сказала:
– Я привыкну. Способность приспосабливаться ко всему у меня в крови.
И она говорила правду. Уже к концу первой недели она привыкла к вездесущим военным, к вооруженным постам практически у каждого общественного здания, к спиралям из колючей проволоки, перегораживавшим многие улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97