Иного выбора нет.Ноуэл не взглянул на него. Он смотрел на Лотти.– Я не собираюсь воевать, – сказал он. – Я художник, а не узаконенный убийца. В соответствии со своими принципами я намерен оставаться независимым наблюдателем.Несколько секунд никто не говорил и не двигался. Роуз лихорадочно пыталась сообразить, какое содержание вкладывает Ноуэл в свое определение. На лице у Сары, вопреки ее убежденности в том, что бывают справедливые войны и что эта война, как утверждают правительства Великобритании и ее союзников, относится именно к такой категории, было написано восхищение. В конце концов, какой прок от принципов и веры в них, если в ответственный момент ты не отстаиваешь их, даже при том, что твоя позиция не пользуется популярностью?Первым облек свою реакцию в слова опять таки Уильям.– Быть независимым наблюдателем? – Уильям тоже встал и взволнованно взъерошил себе волосы. – Это несерьезно с твоей стороны, Ноуэл! Как ты можешь оставаться дома и писать свои картины, когда другие парни сражаются за твоего короля, твою родину и твою свободу?– Сомневаюсь, что буду заниматься писанием картин, – сухо возразил Ноуэл. – Скорее всего мне придется работать в угольной шахте, на сталелитейном заводе или…– Я не верю тебе! – выкрикнула Лотти; лицо у нее сделалось пепельно-серым, она вскочила и бросилась к Ноуэлу. – Скажи мне, что ты пошутил, Ноуэл, что ты не это имел в виду! Прошу тебя, умоляю, скажи, что ты пошутил!Ноуэл смотрел на нее в беспомощном отчаянии. Он надеялся, что Лотти поведет себя иначе. Рассчитывал, что она, как всегда оказывалось прежде, будет самой горячей и стойкой, его союзницей. И вдруг понял, что надежды его тщетны. Лотти с ее прямым, лишенным какой бы то ни было вздорности, воинствующим отношением к жизни тем не менее оказалась неспособной понять занятую им позицию.– Прости, дорогая, – сказал он наконец, зная, как страстно она хочет видеть в нем героя из героев, рыцаря на белом коне, покрывшего себя славой на полях сражений. – Я должен был раньше рассказать тебе о своих чувствах…– О Боже! – Слезы хлынули потоком у Лотти из глаз. – О Иисусе милосердный! – Содрогаясь от рыданий, не думая о том, что оскорбляет религиозные чувства Сары своим богохульством, она стаскивала с безьшянного пальца левой руки кольцо, которое пока еще неофициально носила все лето. – Я не могу этому поверить! – задыхаясь, кричала она. – Я не могу с этим жить! Человек, за которого я хотела выйти замуж, – трус! Мой кузен – трус! – Она наконец стянула с пальца кольцо и швырнула его под ноги Ноуэлу, в траву, усыпанную звездочками маргариток. – Я умру от стыда! Я хочу, чтобы я уже умерла! Хочу, чтобы мы оба умерли!Она упала на колени и закрыла лицо руками, бурно всхлипывая.Ноуэл не подошел к ней. С лицом, искаженным болью, он повернулся и пошел прочь от всех них так решительно и быстро, словно уходил навсегда.Роуз бросилась за ним, но не смогла догнать и удержать. Не заходя в дом за своими вещами, Ноуэл направился прямо на вокзал в Илкли. Он был уверен, что Роуз сделает все от нее зависящее, чтобы понять его, и надеялся, что, Бог даст, и Гарри поймет, но только они, и никто больше.Мрачный и подавленный, сел он на поезд до Лондона. Отныне и впредь, пока не кончится война – чем бы она ни кончилась! – ему суждено пребывать в одиночестве в одеянии из белых перьев. Любопытно, пришлет ли ему Лотти хоть одно такое перышко… Разбиваются ли сердца человеческие, как о том говорят, и произойдет ли это с его собственным сердцем?
Уолтер, моля Господа о том, чтобы слух о решении Ноуэла не дошел до его избирателей, вступил в лондонское добровольное ополчение.Руперт записался в элитный полк.В Брэдфорде добровольцев оказалось так много, что из них был сформирован отдельный батальон – Первый Брэдфордский добровольческий батальон. Микки был одним из первых у дверей рекрутского присутствия. За ним последовал и Чарли Торп.Лотти, узнав от Нины, что ее подруга герцогиня Са-зерлендская взяла на попечение госпиталь Красного Креста во Франции и увезла туда своих дочерей и их подруг в качестве сестер милосердия, тотчас написала герцогине письмо с просьбой принять и ее в их число.Нина предложила свои услуги больнице Гая в Лондоне и подвергла свой патриотизм тяжкому испытанию, надев на себя чудовищно уродливую униформу.«Платье сшито из ткани в белую и фиолетовую полоску, которая не посрамила бы и палатку. Оно и по фасону похоже на палатку. Клянусь, что Герти Грэм вполне поместилась бы в нем, мало того, оно было бы ей великовато, – писала Нина Роуз. – Я собираю его в складки и подпоясываю ремнем. И в довершение всего ношу черные шерстяные чулки и черные туфли на низком каблуке. Руперт умер бы со смеху, если бы увидел меня в этом наряде!»В первые месяцы войны, когда почти каждый был в душе уверен, что «все это к Рождеству кончится» и что «мы их в порошок сотрем», Роуз работала на фабрике по четырнадцать часов в день. О тканях нового рисунка и речи быть не могло. По огромному правительственному заказу гнали только хаки, хаки и хаки. Роуз думала лишь о том, как справляться с этим вовремя, и подолгу, мучительно ждала писем от Гарри.Как любой кадровый офицер, он был немедленно отправлен на фронт. В августе попал в самую гущу кровавых сражений при Монсе. В сентябре отступал в составе армии союзников от Марны. В октябре стал одним из бесчисленного множества тех, кто сражался на обратном пути к Марне за возвращение утраченных территорий, за то, чтобы в британских и союзнических газетах появились на первых полосах заголовки: «ПАРИЖ СПАСЕН: НЕМЦЫ ОТСТУПАЮТ!»«В одном можно быть уверенным, – писал он мрачно Роуз в ноябре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76