– настаивала Мелоди.
– Ты же сама там была, Мелоди, – смеялась Констанс, аккуратно складывая фату.
Ее прислала мать жениха, возможно, это была фата, в которой она сама венчалась с герцогом.
– Ты видела больше, чем я, ибо ты была зрителем. А я была в самом центре действия. Мне не удалось увидеть конца.
Мелоди бросилась на кровать и перевернулась на спину, прижав к себе кружевную подушку.
– Была какая-то суматоха, я едва смогла что-либо разглядеть. Но я сразу поняла, мисс Ллойд, что этот вечер будет особенным, когда увидела, как вы спускаетесь по лестнице в платье моей матери.
– Это было так великодушно с ее стороны – не только позволить мне быть на балу, но и дать мне одно из своих платьев.
Сколько пришлось трудиться ей и Гарриет, и даже Мелоди, чтобы удлинить подол и корсаж, кое-где что-то добавить. Результаты этих трудов поразили не только самих творцов, но и всех, кто увидел платье – воздушное, прекрасно сочетающее нежно-розовые и бледно-желтые тона, с дерзким декольте, подчеркивающим удивительную белизну обнаженных плеч Констанс. Ее густые черные волосы были переплетены розовыми лентами, и блеск прядей соперничал с блеском атласа. Никогда еще никто так не наряжал гувернантку.
Это был прощальный жест, последний дар доброты от щедрой Гарриет Уайтстоун. После смерти капитана Уайтстоуна несколько лет назад семейные доходы резко упали, а после того, как Мелоди впервые вышла в свет, стало ясно, что Констанс должна искать себе новое место. Миссис Уайтстоун не могла позволить себе роскошь оставить гувернантку при трех взрослых детях, да и сама Констанс не собиралась здесь задерживаться.
Поэтому миссис Уайтстоун включила имя Констанс в список приглашенных на бал королевского эскадрона в яхт-клубе. Имя покойного капитана все еще кое-что значило в военно-морских кругах. Репутацию ему создали скорее заслуги, чем состояние. Конечно, было неслыханной дерзостью приглашать на весьма престижный бал гувернантку, обычно самую неприметную фигуру в доме. Но Гарриет Уайтстоун была уверена, что Констанс достойно поведет себя и оправдает ее доверие. В конце концов, до того как Гражданская война сделала ее нищей, о состоянии семьи Ллойдов было известно в Англии, а у самих Ллойдов была всегда безупречная репутация.
Мелоди закрыла глаза, припоминая тот вечер.
– Вы спустились с лестницы, и первым громко охнул Майлс. Вы слышали, мисс Ллойд?
– Как могла я не услышать? – улыбнулась Констанс. – Я испугалась, что у него снова начался приступ икоты. Помнишь, какие у него были приступы в детстве?
– Я уже забыла. Вы всегда ему нравились, мисс Ллойд. Он мог бы тоже оказаться вместе с нами на вашем попечении, но он был всего на пять лет моложе вас.
– О чем мистер Майлс любит с удовольствием сообщать всем при каждом удобном случае, – со смехом заметила Констанс.
– Мисс Ллойд, вы когда-нибудь видели его раньше?
– Майлса? Ну конечно же! – Маленькая ямочка, появившаяся на ее подбородке, говорила тем, кто ее знал, что Констанс хочет сдержать улыбку.
– Нет, я имею в виду того, другого, вашего жениха.
Констанс промолчала, решая про себя, следует ли рассказывать юной Мелоди всю правду. Констанс, в сущности, всегда чувствовала присутствие Филипа Сирила Сент-Джона Артура Альберта Гастингса, второго сына достопочтенного герцога Боллсбриджа. Последние семь лет она неоднократно видела, как он проезжал мимо дома Уайтстоунов, чтобы провести две недели в Каусе, когда здесь начинался летний сезон. Он сидел на отличной лошади, в безукоризненном модном костюме для верховой езды. Короче говоря, он был великолепен.
Констанс никогда не произносила его имя вслух. Он был ее тайной мечтой, фантазией, рожденной ее воображением, которую она берегла и пестовала в долгие часы в школьной комнате или в своей комнатке в доме. Дождь стучал в окно, летний сезон кончался, шли недели, месяцы, заканчивался год, и снова наступал день, когда неотразимый лорд Гастингс – царственная осанка, орлиный профиль, светлые волосы, растрепанные морским ветром, – опять проезжал мимо дома, где она служила гувернанткой.
Однажды ей показалось, что он вдруг повернулся и посмотрел в ее сторону, привлеченный, должно быть, пением птиц в кустарнике перед домом, но его взгляд не остановился на ней. В тот день, как всегда, на ней было заурядное серое платье гувернантки, которое делало ее почти незаметной, какой она и была для светского общества. У воротника, как всегда, была приколота веточка живого лавра. Она привыкла к этому украшению еще со времен войны, когда драгоценности были далеким, забытым воспоминанием, а душистая свежая веточка не только украшала ее скромный туалет, но и напоминала о победе, которая обязательно придет.
Лорд Гастингс – имя его она узнала от местного кузнеца – предпочитал темно-зеленый с черным костюм для верховой езды, а на его до блеска начищенных сапогах играли солнечные блики.
Он даже не видел ее. Да и кто замечал скромную, хлопотливую Констанс Ллойд, снующую где-то в доме.
Но когда она танцевала с принцем Уэльским, он обратил на нее внимание. Тогда все вдруг рассмотрели Констанс Ллойд. В течение какого-то часа все переменилось.
– Позвольте, ваше высочество.
Это были его первые слова, которые она услышала. Он стоял перед принцем с официальным поклоном и легкой улыбкой на губах. Принц рассмеялся и что-то сказал, но его слов она не смогла расслышать, потому что уже кружилась в вальсе с Филипом Сирилом Сент-Джоном Артуром Гастингсом, вторым сыном герцога Боллсбриджа.
– Мы раньше встречались?
Это были первые слова Филипа, обращенные к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86