— спросила Грасиела ноющим, монотонным голосом, который начал действовать Дженни на нервы еще два дня назад. — Мне не нравится спать на земле. Я боюсь, что насекомые или змеи заберутся под одеяло.
— Малышка, — заговорила Дженни, изо всех сил стараясь сохранить терпение. — В этих местах нет асиенд. Веришь ты или нет, но большинство людей живет вовсе не так, как привыкла жить ты. У них нет слуг, вкусной еды и кроватей. В этой вот хижине восемь человек, и для тебя нет места даже в квадратный дюйм. К тому же они спят или в гамаках, или ложатся прямо на землю, как мы с тобой.
Грасиела бросила на нее взгляд «я-тебя-ненавижу».
— Ты обещала не называть меня малышкой, — сказала она.
После некоторой внутренней борьбы Дженни признала, что заслужила упрек.
— Ты права, — неохотно проговорила она, наклонившись к огню, чтобы проверить, не готово ли мясо. — Извини. Если ты обнаружишь у себя в постели насекомое, раздави его. А если заползет змея, убегай. — Она посмотрела на Грасиелу поверх огня. — Жалобами ничему не поможешь. Просто старайся думать о том, что через две недели неприятности кончатся, и не сетуй на неудобства. Думаешь, мне не хочется спать в постели? Но от меня ты не слышала ни одной жалобы.
Девочка выглядела уже не такой нарядной. Ее модный бордовый костюм для верховой езды стал серым от пыли и пропотел. От подола оторвался кусок. Поскольку воды для мытья часто не было, лица у обеих были покрыты поверх загара грязью. Возле самых волос испарина, смешанная с пылью, образовала полоску грязи, которая засыхала и начинала мучительно чесаться.
Когда на мясе образовалась хрустящая корочка, Дженни отрезала по ломтю для себя и Грасиелы, положила на тарелки и добавила горячие ломтики поджаренного кабачка. Козлятина была суховатая и твердая, но неплохая. Дженни случалось едать и похуже.
— Я знаю, что ты устала, — сказала она Грасиеле, — но ты должна есть, чтобы подкрепить силы. Так что очищай тарелку.
— Дядя Тай мной не командовал.
— Да уж! Судя по тому, что ты рассказывала, это ты командовала им.
Тортильи в отличие от мяса были мягкими и, казалось, сами проскакивали в глотку. Прямо амброзия.
Дженни нравилось это слово, почерпнутое ею из словаря. Амброзия — мифическая пища богов. Об этом стоило подумать. Прежде чем она наткнулась на слово «амброзия», она даже представить себе не могла, как Бог усаживается за ужин. Весь день она потом гадала, кто же ее готовит, эту амброзию. Разумеется, не сам Бог. Но может, мифическую еду не надо готовить?
Грасиела подцепила вилкой кусочек козлятины, попробовала и состроила гримасу.
— Оно, конечно, не амброзия, но это все, что у нас есть, так что жуй без разговоров.
— Дядя Тай не заставлял меня есть то, чего я не хочу.
Дженни прищурилась.
— Я просто устала слушать, какой замечательный парень твой дядя Тай.
— Он гораздо лучше, чем ты.
— Потому что ты обвела его вокруг пальца, да? Потому что обслуживал тебя, а ты сидела, как госпожа, на камешке? — Дженни фыркнула. — Позволь мне сказать тебе кое-что, малышка. Ох, извини… Грасиела. С тех пор как мы с тобой вместе, ты научилась варить почти сносный кофе, научилась разжигать огонь, сама раздеваешься и одеваешься. Научилась закалывать волосы шпильками. Можешь напоить лошадей и свернуть постель. Умеешь мыть посуду, а завтра, нравится тебе это или нет, приготовишь большую часть нашего ужина. Ты еще очень многого не знаешь, но уже не такая неумелая, как была. Теперь скажи мне: не лучше ли чему-то научиться, чем сидеть на заднюшке и глядеть, как другие заботятся о тебе?
Грасиела разжевала еще кусочек козлятины и ничего не ответила.
Пожалуй, сейчас можно задать ей вопрос, который сильно занимал Дженни.
— А твой дядя Тай говорил что-нибудь обо мне? — спросила она с нарочитой небрежностью.
— Он ненавидит тебя за то, что ты убила мою маму, — ответила Грасиела, кончив жевать и вытирая губы носовым платком.
— Он так сказал? — удивилась Дженни. — Но ведь я рассказывала ему, что произошло. Он отлично знает, что я не имела отношения к смерти Маргариты! Ты объяснила ему, что я не лгу?
— Я лишь рассказала о том, что ты говорила, — о твоих обещаниях.
— И он все равно считает, что я виновата в смерти твоей мамы? — Дженни поставила тарелку на землю. — Вот сукин сын!
Она покурила, после того как девочка легла спать. Сидя на земле, поджав ноги по-турецки, она долго смотрела на затухающие угли костра и думала о Тае Сандерсе. И ей вдруг показалось, что она тратит в последние дни пропасть времени на то, чтобы думать о нем. Каждый взгляд на Грасиелу напоминал ей о зеленовато-голубых глазах ковбоя. Каждый раз, когда Грасиела упоминала дядю Тая — а делала она это по двести раз за день, — перед глазами у Дженни возникала его сухощавая крепкая фигура. Помнила она и его твердые мускулы на бедрах и руках.
Дженни не искала шумных ссор, но ей приходилось участвовать в драках. Впервые за все время борьба с мужчиной вызывала жаркое и странное чувство.
Хуже было то, что Дженни понимала, что значит это чувство. Потирая лоб рукой, она встала и пошла к тощему маисовому полю, потом вернулась к лагерю.
Несколько лет назад был в Юме человек, который без всякой видимой причины вызывал в ней такое же самое жаркое и странное чувство. В конце концов она поняла, что это страсть, сексуальное влечение, и все произошло на заднем дворе салуна Шорти Барроу в совершенно не удовлетворившем ее совокуплении, которое вызвало у мужчины улыбку, а у нее самой недоумение: она лежала на спине и, часто-часто моргая, глядела на звезды.
И вот теперь у нее снова возникло влечение, а ведь она знает, что секс — это спорт для мужчин и что женщина не получает ничего, кроме парочки синяков да ощущения чьего-то дыхания у себя на лице в течение нескольких минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100