Лошади, конечно, будут использованы с набросков Федорова.
Регина восторженно всплеснула руками:
– Мне кажется, что вы создали чудесную вещь, Алексей. Вы настоящий художник. Если мистеру Тримейну это не понравится, значит, с ним что-то не в порядке!
– Мистеру Тримейну понравится, – отозвался Федоров с невыносимым самодовольством.
– Посмотрим.
Она послала записку Уолтеру Тримейну, и на другое утро он явился в магазин – высокий худощавый человек с суровым лицом и пронзительными серыми глазами. Он пристально, молча разглядывал модель, дважды обойдя ее вокруг. Потом долго изучал, охватив подбородок рукой. Регина ждала затаив дыхание. Наконец он кивнул и перевел взгляд на Регину.
– Поздравляю, миссис Лоуген, – произнес он без всякого намека на улыбку. – И вас, мистер Федоров. Именно так я это себе и представлял. Я делаю вам заказ.
Целых шесть недель Регина и Федоров работали над кубком по многу часов подряд; Хотя русский предпочитал работать быстро, он согласился с Региной, что на этот раз нужно все делать не торопясь, поскольку Тримейн не связал их никаким твердым сроком.
– Мне хочется, чтобы у вас получилось настоящее произведение искусства, Алексей, объяснила она художнику.
– Так оно и будет, дорогая леди, так оно и будет. Конечно, Регина мало в чем могла помочь Федорову, разве что при случае выразить свое мнение. Но возражений против ее вмешательства у Федорова не возникало; он, судя по всему, был весьма доволен ее точными замечаниями. Регина подозревала, что он просто рад возможности продемонстрировать свое мастерство.
Брайан же очень огорчился. Первые дни после того, как Регина получила заказ, он часто звонил ей, просил пойти с ним на ленч или пообедать, сначала под предлогом, что она должна отпраздновать получение заказа, потом просто потому, что ему хотелось побыть с ней.
Регина ссылалась на крайнюю занятость.
Я работаю едва ли не круглые сутки, – говорила она, – ты же должен понимать, что это очень важно для меня. К ночи я так устаю, что просто валюсь с ног.
Он разозлился и перестал ей звонить. В общем-то она могла бы выкроить время и на него, и ничего бы не стряслось с их работой; однако в конце концов Регина поняла, что работа – это просто предлог. Ей хотелось быть с Брайаном, она жаждала ощутить его губы на своих губах, наслаждаться его пылкими объятиями, но она решила не поддаваться этому искушению. Смутно она сознавала, что ее отказ – средство наказать себя, и все же упорно стояла на своем, откладывая встречу, обещая, что они увидятся, как только кубок будет готов.
И вот наконец кубок вполне готов, и Регина довольна им. Он казался ей действительно настоящим произведением искусства.
Она вновь послала записку Уолтеру Тримейну, и тот немедленно приехал в магазин.
Бросив один-единственный взгляд на готовый кубок, заказчик улыбнулся – впервые с тех пор, как Регина познакомилась с ним. Он произнес, в точности повторив ее мысль:
– Это вещь редкой красоты, миссис Лоуген. Мне доставит огромное удовольствие каждый год награждать этим призом самую лучшую скаковую чистокровную лошадь в стране!
Час спустя Регина глядела в спину удаляющемуся Уолтеру Тримейну, который уносил кубок в специальной коробке, обитой изнутри войлоком. Потом она перевела взгляд на чек в своей руке.
Ей захотелось запрыгать и громко закричать от восторга, и она с трудом смогла усидеть на месте. Первая настоящая победа! Все ювелирное сообщество очень скоро об этом узнает! А значит, и другие последуют за Тримейном и придут в «Драгоценные изделия Пэкстон», когда им понадобится что-то действительно стоящее, вроде памятного приза Тримейна.
Июль был в разгаре, в Нью-Йорке стояла жара и духота. Легкий ветерок, дувший в окно за спиной Регины, почти не освежал. Вряд ли она когда-нибудь привыкнет к здешнему жаркому лету. По спине у нее бежали струйки пота, а блузка прилипала к телу, как мушиная липучка.
Но все неудобства ничего не значили по сравнению с восторгом, по сравнению с удачей, которая только что свалилась на нее. И на Алексея, конечно. Нельзя забывать о его доле в этой удаче. Без его искусства она не смогла бы одержать такую победу.
Рука ее потянулась к телефону. Нужно позвонить Брайану, так хотелось с кем-то поделиться замечательной новостью. Она уже взяла трубку, но вдруг остановилась. Если сейчас позвонить Брайану, он захочет устроить обед в честь этого события, а что будет потом, она прекрасно знает.
Прочь раздумья! Ведь это мгновение ее триумфа, так почему же ей не поделиться с Брайаном?
Она взяла трубку, но в этот момент ее остановил чей-то осторожный кашель, раздавшийся из-за приоткрытых дверей.
Это был Берт Даунз; лицо у него было очень серьезное, даже строгое. Глаза их встретились.
– Это только что доставили вам, миссис Лоуген, – сказал он, входя в кабинет.
Он протянул ей маленький пакет, обернутый в коричневую бумагу, перевязанный бечевкой. Регина взяла его в руки, и ее охватили самые дурные предчувствия.
Кивнув, Даунз вышел, а Регина сидела, глядя на пакет, и боялась открыть его. На нем стоял штемпель: «Сидней, Австралия».
Наконец она справилась с охватившей ее нерешительностью, вынула из ящика стола ножницы и разрезала бечевку. В пакете лежала маленькая коробочка и два запечатанных конверта. На обоих было написано ее имя. Сначала она дрожащими пальцами разорвала тот конверт, что был побольше. В нем лежал один лист бумаги с вытисненной на нем печатью американского консульства в Австралии.
«Дорогая миссис Лоуген,
с искренним сожалением должен сообщить вам…»
Регина остановилась, крепко зажмурив глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94