Назвав себя дураком за то, что без всякой необходимости нарушает комендантский час, рискуя быть пойманным, Котти осторожно двинулся к «Короне».
В таверне было темно, если не считать тусклого огня свечи, мерцавшей где-то в окнах задних помещений. Тихо пробравшись вдоль стены здания, Котти свернул в свой чуланчик и, закрыв за собой дверь, зажег свечу. С Мурами он всегда чувствовал себя спокойно, они ни за что не стали бы вторгаться в его владения, поэтому единственным запором на двери был прикрепленный изнутри кусок сыромятной кожи. Но Беллер – совсем другое дело. Котти не доверял этому человеку.
Едва он подумал про Беллера, как кто-то снаружи налег на дверь. Котти, сжавшись, смотрел на зашатавшиеся доски, затем раздался громоподобный удар, дверь распахнулась настежь, и в проеме появился Беллер. Это был мужчина средних лет, тучный, тяжело дышавший, с выпученными, налитыми кровью, мутными глазами. Его лысая голова светилась, как луна.
– А, вот и ты, приятель! – прорычал он. – Наконец-то! Опять болтаешься где-то после комендантского часа?!
– Я… – Котти замолк, со все возрастающим отвращением глядя на Беллера. – А почему вы решили, что я нарушаю комендантский час?
– Потому, – злобно усмехнулся Беллер, – что я проверяю твою лачугу и знаю, что ты не бываешь здесь почти каждую ночь.
– Вы не имеете права! Это – мое жилище!
– Ничего подобного! – расхохотался Беллер. – «Корона» и все прочее имущество принадлежит мне, и я распоряжаюсь им по своему усмотрению. Это относится и к тебе, братец.
– Неправда! – закричал Котти. – Я не осужденный и не приписан к вам. Я свободный человек!
– Свободный человек! Ты просто грубиян. Когда я покупал «Корону», мне сказали, что тебя отдают вместе с ней.
– Я работал у Муров за еду и жилье, так же как и у вас, господин Беллер.
– Что-то я не вижу от тебя, малыш, никакой работы, кроме того, что ты где-то шляешься каждую ночь. Пора с этим кончать. Хорошая порка научит тебя, кто хозяин таверны, а кто мальчик на побегушках. – И, зловеще ухмыляясь, он принялся расстегивать ремень.
– Нет! – Котти вжался спиной в стену. – Вы этого не сделаете!
– И кто же мне помешает, скажи на милость? – Сняв ремень, Беллер шагнул к мальчику.
Котти пошарил позади себя и нащупал прислоненное к стене топорище. Он держал его на случай, если пьяный бродяга сунется в его каморку, и часто брал с собой, отправляясь на какой-нибудь корабль за ромом.
Беллер продолжал двигаться вперед, и Котти занес над ним топорище.
– Ты не посмеешь ударить меня этим! – Беллер замер на месте, раскрыв рот от изумления.
– О, посмею, господин Беллер. – Котти зло усмехнулся и поднял топорище повыше. – Если вы только тронете меня.
– Я могу потребовать, чтобы тебя за это публично высекли. – Беллер отступил на шаг, в его маленьких глазах засветился страх, а дыхание со свистом вырывалось из груди.
– Не можете. Я вам не принадлежу.
– Ах ты, наглый щенок! Как ты осмеливаешься разговаривать со своим хозяином таким тоном?!
– Хозяином? – Котти рассмеялся ему в лицо. – Господин Беллер, вы для меня не больше хозяин, чем любая свинья!
Беллер с угрожающим видом снова шагнул вперед, но Котти крепче сжал топорище, и Беллер, побагровев от ярости, отступил.
– Чтоб ты сегодня же ночью убрался из моих владений! Держу пари, скоро ты прибежишь обратно! И если я решу принять тебя, я покажу тебе, как нужно себя вести.
– Уйду с радостью и лучше буду голодать, но никогда не вернусь к вам.
– Великолепная речь для уличного мальчишки! – заметил Беллер с ухмылкой, повернулся и вышел из чулана.
Котти огляделся по сторонам. Надо собрать то немногое, что у него было: кое-какую одежду, несколько личных вещей и самое ценное – мешочек с монетами, закопанный в углу чулана. Выглянув наружу и убедившись, что Беллер ушел, Котти быстро откопал мешочек с монетами и бережно спрятал его в узле с одеждой.
Хоуп проснулась от собственного крика и ощутила, что щеки ее влажны от слез. Она чувствовала себя покинутой, забытой и одинокой. Хоуп попыталась вспомнить сон, ввергший ее в такое отчаяние, но он улетучился, воздушный и неуловимый, как дым.
Приподняв голову, девочка оглядела хижину: нет, она не одна, мать и сестра ровно дышали во сне, не потревоженные ее криком. Сквозь щели (как бы тщательно Котти ни заделывал их, вскоре появлялись новые) в хижину просачивался слабый утренний свет. А ведь с восходом солнца мать уже должна быть на работе! Но она крепко спала, хотя обычно к этому времени уже готовила завтрак. Хоуп не хотелось ее будить, она видела, как ослабела мать, и понимала, что, хотя та редко жаловалась на усталость, она никогда достаточно не отдыхала. Но если мать опоздает на работу, Симон Марш строго накажет ее! Хоуп быстро выбралась из постели и, взявшись за край гамака, слегка качнула его.
– Мама!
– Что, детка? – Фейс села и протерла глаза. – Что случилось?
– Уже рассвело, мама.
– Верно. Боже мой, не знаю, почему я проспала! А что разбудило тебя, Хоуп? – Она улыбнулась.
– Мне приснился сон.
– Плохой сон, милая? – Фейс пригладила спутанные после сна волосы дочери.
– Да, мама.
– Знаешь, всем нам время от времени снятся плохие сны.
«Да, – подумала Фейс, – мне-то уж точно!» Даже когда она падала от усталости, ей часто снились сны – настоящие кошмары, – в которых ее преследовали нищета и голод.
– Однако, – она выпрямилась и взяла себя в руки, – если вы, дети, хотите получить завтрак, мне пора приниматься за дело.
Выбравшись из гамака, она сбросила ночную рубашку и надела нижнее белье и рабочую одежду. Хоуп тем временем тоже оделась и теперь стояла возле гамака, в котором спала Чарити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92