В ней поднялось новое чувство ожидания, когда она перевернула первую хрупкую страничку и начала читать о повседневных событиях жизни сестер-близнецов, вплоть до замужества Мейбл, которая в семнадцать лет вышла за Джона Тейлора. Но она пропустила эти страницы, чтобы снова не возвращаться к своим сожалениям. Потом она дошла до страницы, помеченной годом ее рождения, и ее рука замерла над дневником, а сердце подскочило, потому что она поняла, что наконец-то узнает правду.
Она начала читать строки, написанные все тем же затейливым почерком:
“Жизнь прекрасна! Я никогда не чувствовала себя так чудесно, воздух никогда не благоухал такой сладостью, и я просто не могу не улыбаться. Мама говорит, что мне надо тверже стоять на земле, стараться походить на Мейбл – и найти себе такого же хорошего молодого человека. Но, по-моему, Мейбл следовало немного больше повеселиться до замужества. Джон Тейлор достойный молодой человек, но он ни в какое сравнение не идет с тем джентльменом, за которого я собираюсь выйти замуж. Вот так, Дневник, это секрет, и ни одна живая душа не должна о нем знать, но я верю, что мы поженимся очень скоро. Я знаю, что мама меня не одобрит из-за нашей с ним разницы в возрасте, Мейбл тоже. Но они поймут, как только увидят, как мы счастливы. Это будет чудесно! И нас больше не будут разделять время и расстояние, как сейчас, когда он где-то на реке или в Мемфисе. Я буду путешествовать с ним как его жена. У меня столько планов! И когда я снова увижу его, мы осуществим их вместе”.
Потом шли несколько чистых страниц, и Джонси подумала, что дневник закончился. Но на пятой странице записи продолжились.
“Она так красива! И она моя, только моя. Я не думала, что все так получится, но что делать. Я постараюсь позабыть отчаяние и чувство одиночества, которые я испытала, когда он сказал мне, что у него уже есть семья.
И он не придумал для меня ничего лучше, чем привести в дом, где женщины знают, что делать в подобных случаях. Здесь я сейчас и здесь провела последние полгода. Я не захотела терять ребенка, и благодаря доброте женщины, которая содержит этот дом, смогла жить здесь, ничего не платя. Я не знаю, как долго смогу рассчитывать на ее доброту, но знаю, что домой я не вернусь никогда”.
Джонси отложила дневник в сторону. Она родилась в публичном доме. Какая ирония заключена в том, что ее жизнь совершила полный оборот. Она подумала о том, как много женщин, таких, как Джинни, Мэгги и ее мать, попали в публичные дома из страха или от отчаяния. И вправе ли она винить их?
Она просмотрела оставшиеся пустые страницы, но больше не обнаружила никаких записей. Она могла только предполагать, как все случилось. Очевидно, мать отдала ее до того, как покинула Сент-Луис. Как долго она оставалась там, прежде чем уехать на запад? Узнать она не могла, да и нужно ли это было теперь?
Джонси закрыла книжку и задумалась о том, что чувствовала ее мать, тогда молодая женщина, одинокая и, несомненно, напуганная, когда делала выбор для себя и своего ребенка.
Вспомнив письма на чердаке, которые написала Мейбл, она осознала, как трудно ей было разорвать узы материнства. И пообещав себе прочесть оставшиеся письма, она позволила состраданию и пониманию начать свою работу в ее сердце. Может быть, прощение окажется не таким уж трудным делом.
Как невозможно было принять Спайси и ее жизнь, так же невозможно было не видеть добро и любовь в Джинни и Мэгги, несмотря на то, что они тоже жили в этом доме, когда он был публичным домом. И, может, причиной этому сердце той женщины?
Она вспомнила, что письма Мейбл начинались словами “дорогая сестра”, и все они были написаны с любовью и заботой и не несли в себе обвинения.
И разве обе женщины не делали все, что было в их силах, для нее, когда она была ребенком, девушкой, и даже теперь, когда она – молодая женщина? Разве они обе не любили ее?
И ей открылся новый мир. Она не была чужим ребенком в чужой жизни, она не чувствовала недостатка любви, все было наоборот.
И благодаря этому пониманию она новыми глазами посмотрела на свои отношения с Мэтом. Она не должна была позволить своей собственной неуверенности вторгнуться в то, что произошло между ними, испортить красоту слияния их душ. Ее поступки, поняла она теперь, не зависели от того, кто была ее настоящая мать, она поступала по велению сердца. Она поняла, что только она одна несет ответственность за свой выбор, дурной или хороший. И ее решение отдать свое сердце и тело Мэту было не предопределенным фактом, а выбором любви.
И она ясно поняла, что любит его. Но любит ли она настолько, чтобы простить его откровенность с Лотти, то, что он рассказал об их ночи другой женщине? И означает ли это его верность, если не любовь, по отношению к Лотти?
Ответы были совершенно очевидны.
ГЛАВА 26
Спустившуюся вниз Джонси встретил запах елки, стоявшей в гостиной, который перемешался с пряным ароматом корицы, шедшим из кухни.
Джинни обняла Джонси и пожелала ей всего хорошего, а Дэн поцеловал в щеку. Джонси улыбалась, как могла, но, зная поразительно приятную новость про Мэгги и по-новому взглянув на Спайси, ей это было нетрудно.
На завтрак были только покрытые глазурью булочки с корицей, потому что приготовление рождественского обеда требовало много времени. Мэгги и Джинни отщипывали от сладкой конфетной массы, пока готовили индейку и начинки.
Джонси поковыряла кусок, который они ей дали, предпочтя только выпить кофе. Этот день должен был стать для нее счастливейшим днем этого года: пансион полон постояльцев, ужасные события, связанные с убийством Джея Ти, остались позади, она обрела сестру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88