– Как ты здесь?.. – удивлённо спросил Ким. Мальчик пожал плечами:
– Да так… вот.
– Мотоцикл?.. Велик?.. Ты ведь сын Евгении Яковлевны, нет?
– Нет, – мальчик вздохнул.
– А чей? Прости, я даже не спросил, как тебя зовут…
В этот момент из-за близкого горизонта вынырнули две пары фар и
сине-белая мигалка.

* * *

Арина спала. У изголовья горел ночник – Аринина дизайнерская работа;
задержав дыхание, Ким прикрыл дверь, жестом пригласил спасителя на кухню.
Упираясь пяткой в носок, мальчик стянул с ног мокрые ботинки.
– Чай будешь? – шепотом спросил Ким. – Кофе? Может быть… коньяк?
– Чай, – сказал мальчик, подумав. – Можно вымыть руки?
Через пятнадцать минут они сидели, разделенные клеенчатым красным
столом, и на чистых клетках стояли, будто шахматные фигуры, две чашки
без блюдец и два блюдца с неровно нарезанным сыром.
Ким смотрел на чашки, видел нежный парок, поднимающийся над палевой
чайной поверхностью, и ни о чем не думал. Вернее, думал ни о чем.
– Это важно? – спросил его гость.
– Что? – Ким поднял голову.
– То, что случилось, важно? – спросил мальчик.
– Да, – подумав, сказал Ким. – Если бы не ты, я сгорел бы заживо.
– Вы будете жить до глубокой старости, – сказал мальчик.
– Да, – снова согласился Ким. – Есть такая примета.
– И ваши пациенты будут жить до глубокой старости, – мальчик заглянул
в свою чашку.
Ким подумал, что за несколько прошедших недель он мог бы и привыкнуть
к ощущению нереальности происходящего. Точнее, к новой реальности, где
обреченные выживают, зато здоровых, уверенных в себе людей поджидает
бензиновый костер на ровном месте… Впрочем, костер его так и не
дождался, и этого достаточно, чтобы вздохнуть с облегчением.
Мальчик пил чай как ни в чем не бывало. За его спиной уверенно и
резко тикали часы в виде лунного диска: часы тоже были Арининой работой,
год назад она купила в хозяйственном магазине самый простой механизм с
пластмассовой тарелкой-циферблатом, тарелку сняла, а новый циферблат
вылепила сама, сверяясь с увеличенными фотографиями Луны. Синеватые тени
оранжевых кратеров были данью Арининой фантазии; на месте цифры “девять”
имелся черный силуэт нетопыря.
– У меня к вам разговор, Ким Андреевич, – сказал мальчик.
Место в больнице для какого-нибудь родственника? Деньги? Семейные
проблемы?
– Я слушаю, – сказал Ким.
– Вы помните двадцать девятое февраля?
Ким ожидал чего угодно. Вернее, не знал, чего и ждать.
Двадцать девятое февраля…
– Помню, – сказал Ким.
(…Больная посмотрела на него удивленно. “Кажется, я слышу голоса, –
пробормотала она. – Как вы думаете, Ким Андреевич, это к лучшему?” –
“Голоса?” – переспросил в свою очередь удивленный Ким, в тот же момент
внутри его головы, в области затылка, послышалось ясно различимое: “Ким!
Не бойся! Я говорю с тобой!..”)
Ким содрогнулся, вспоминая ту нехорошую среду. Он сразу подумал о
наркотике, подсыпанном в вентиляционную шахту; у всех, собравшихся в
ординаторской, была сходная версия, все были почти спокойны, все владели
собой и даже шутили – пока не прибежала сестра, смотревшая в холле
телевизор…
– Конечно, я помню, – медленно повторил Ким.
– Прошло два года, – сказал мальчик. – Что же это было?
– Испытание психотропного вещества. – Ким с новым интересом
рассматривал гостя. – Или космический катаклизм, вызывающий массовое
помутнение рассудка…
– Вы в это верите? – мальчик тонко, по-взрослому, улыбнулся.
– Нет, – Ким не знал, как с ним говорить. Не мог найти верного тона.
– А в то, что диагноз Прохорова Виктора Антоновича от четырнадцатого
февраля был ошибочный?
В словах гостя была некая ненормальная точность; к историям болезни,
хранившимся в сейфе, никакие мальчики допущены не были. Ребенок Прохорова?
– Ким Андреевич, вы действительно ошиблись в диагнозе? – снова
спросил мальчик, глядя Киму в глаза.
– Нет, – сказал Ким.
На кухне сделалось тихо. Снаружи скреблись, ворковали, топтались по
жестяному козырьку нахальные дворовые голуби.
“Все всё знают, – подумал Ким. – Только верят по-разному: кто в новую
методику, кто в святое благословение, кто в летающую тарелку…”
– Они просто раздумали умирать, – признался он со вздохом. – Я не
готов объяснять тебе, почему так случилось.
– Я и не прошу объяснять, – мальчик снова улыбнулся. – Наоборот… я
хотел бы сам. Если позволите.
– Объяснить? – Ким не хотел, чтобы в голосе его прорвалась насмешка.
Но она все-таки прорвалась. Мальчик не обиделся:
– У вас ведь объяснений нет? Почему бы не выслушать мою версию того,
что случилось в вашей больнице? И заодно того, что случилось двадцать
девятого февраля. И того, кстати, что случилось сегодня с вами…
“Стресс, – подумал Ким. – Возможно, приключение с горящей машиной
подранило меня куда сильнее, чем кажется…”
Скормить ему легонький транквилизатор?
– Кстати… – сказал он легко и буднично, как обычно говорил с
пациентами. – Как ты все-таки оказался… на трассе? Ты что же, ночевал
там в ожидании, пока я навернусь?
– Нет, – сказал мальчик. – Не знаю, как вам сказать… как это
преподнести получше. Поудачнее, нежели двадцать девятого февраля.
– Что?!
– Вы скоро потеряете работу. Просто некого будет лечить.
Ким открыл рот, чтобы мягко пошутить в ответ – но так и не придумал
шутки.
– Что, все будут здоровы, да?
Мальчик кивнул:
– Да. Как ваши теперешние пациенты. Как Прохоров Виктор Антонович.
– Он твой родственник, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17