Так я втихомолку радовался, пока не увидел, как луч преспокойно выбирается
из колодца.
Я успел покрыться потом, пока разыскал в карманах мятую бумажку,
сложенную вчетверо.
Ларт писал, конечно, не колдовскими рунами, а крупными печатными
буквами, как в букваре - чтоб и заяц мог разобрать. И все равно я здорово
изломал себе язык, пока дочитал до половины, а когда дочитал, то вообще
пожалел, что взялся. Воздух вдруг наполнился звенящим напряжением и
задрожал, как над костром; я в панике выкрикивал эти полупристойные
звукосочетания, не слыша себя. Заклинание заканчивалось этаким
повелительным возгласом, Ларт даже отметил его восклицательным знаком; у
меня это вышло, как вопль придавленной кошки. И как только этот вопль
стих...
Уже давно что-то, замеченное боковым зрением, мне мешало. Сейчас я
резко повернул голову и увидел, как вешалка выгибается от верхушки до
основания, будто сотрясаемая конвульсиями. Я не первый год у Ларта на
побегушках и повидал всякое, но это, поверьте, было очень страшно. И
прежде, чем я смог вытолкнуть застрявший в горле крик, на месте вешалки
обрушился на пол человек.
Я не сразу сообразил, что это человек. Он лежал бесформенной грудой
на ворсистом ковре, а я стоял в противоположном углу и боялся
пошевелиться. Вот так так, и эта вешалка торчала в прихожей три года...
Человек пошевелился, судорожно дернулся и поднял на меня сумасшедшие
глаза. Я попятился; он вскочил и перевел взгляд на свои руки. В правой
была зажата моя бирюзовая с золотом куртка. Он замычал и с отвращением
попытался ее отбросить, но пальцы, по-видимому, не слушались. Тогда он
левой рукой разжал пальцы правой и швырнул мою куртку в угол, как вещь
исключительно гадкую, так что мелочь из карманов рассыпалась по всей
прихожей. Потом снова уставился на меня (в глазах ни тени мысли), опять
перевел взгляд на руки, и стал вдруг ощупывать себя с головы до ног,
всхлипывая все громче и громче, пока не захохотал (или заплакал) и не
сполз по стене обратно на ковер.
Я знал раньше, что маги занимаются подобными вещами, но никогда не
предполагал, что Ларт, мой хозяин, на такое способен.
А человек смеялся, теперь уже точно смеялся, и катался по полу. Я
совсем уж было уверился, что это сумасшедший, когда он вдруг замер и зажал
себе рот рукой. Потом прохрипел, не глядя:
- Дай воды.
На кухне я вспомнил-таки: вешалку эту преподнес хозяину его вечный
соперник Бальтазарр Эст в знак очередного примирения.
Когда я вернулся в прихожую, тот человек уже взял себя в руки. Лицо
его, правда, еще было безжизненно-серым, но из глаз исчезло паническое
выражение; он сидел, привалившись спиной к стене, и массировал лоб и щеки,
возвращая им человеческий цвет.
Я протянул ему стакан, он выпил до дна, стуча зубами о стекло.
Поставил опустевший стакан, перевел дух и посмотрел мне прямо в глаза:
- Значит, таков был его приказ?
Я не стал выяснять чей это - "его", и кивнул.
- Что дальше?
Его плохо слушался язык, но он прямо-таки буравил меня глазами.
- Дамир...
Вот как, он меня знал!
- Дамир, что он еще приказал?
Я сглотнул и пожал плечами.
- Я так понял, - хрипло продолжал он, - что могу... убираться
восвояси?
Я глупо улыбнулся.
Он встал, держась за стену. Двинулся к двери. Обернулся:
- Хорошо. Ладно. А теперь... Передавай ему привет. Просто привет от
Маррана.
Я стоял на пороге и смотрел, как он уходит, едва переступая
негнущимися ногами.

...Это было безумие - передавать ему привет. Это было пустое и глупое
бахвальство.
Странный и нелепый человек шагал по дороге. Когда-то его звали Руал
Ильмарранен, по кличке Марран.
Ноги на желали подчиняться, потому что за два предыдущих года им не
пришлось сделать и шага. Руки, неестественно выгибаясь, судорожно хватали
воздух, ловя несуществующие воротники плащей и курток. Пасмурное весеннее
небо было слишком светлым для привыкших к полумраку глаз.
По дороге к поселку шагала ожившая вешалка господина Легиара.
Марран силился и не мог удержать надолго ни одной, самой пустяковой,
мысли. Вот дорога, думал он, опустив голову и вглядываясь в раскисшую
глину. Это вода. Это песок. Это небо, - тут он пошатнулся, неуклюже
пытаясь сохранить равновесие, но не удержался и упал, как падает
деревянная палка. Прямо перед глазами у него оказался жидкий кустик первой
весенней травки. Это трава, подумал он безучастно.
Откуда-то из глубин отупевшей памяти явился сочно-зеленый луг, над
которым деловито вились цветные бабочки, и бронзовая ящерица на горячем
плоском камне.
Марран с трудом перевернулся на спину, оттолкнулся от притягивающей к
себе земли, руками согнул сведенную судорогой ногу - встал, шатаясь.
Воспоминание помогло ему, позволив хоть немного приостановить
хаотически несущийся поток бессвязных мыслей. Он уцепился за один, самый
яркий образ: ящерица, ящерица...
Девочка-подросток, чьей самой большой гордостью было умение
превращаться в ящерицу. И мальчишка, над этой ее гордостью смеющийся.
"А в саламандру умеешь? А в змею? А в дракона? Ну, посмотри на меня!
Ведь это так просто!"
Мальчишке ничего не стоило скакать кузнечиком, гудеть майским жуком -
а она умела тогда превращаться в ящерицу, и только. Мальчишка наслаждался
своим превосходством, хлопал пестрыми сорочьими крыльями прямо над ее
головой - она с трудом сдерживала злые слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13