– Простите… – пробормотал Хейдон. – Я не должен был к вам прикасаться.
«Что на это можно ответить?» – думала Женевьева. Очевидно, лорд Редмонд пытался пощадить ее чувства – ведь он наверняка помнил, что она первая его поцеловала. Но она и вообразить не могла, что один-единственный поцелуй может закончиться таким взрывом чувств. Ведь когда она целовалась с Чарлзом, ничего подобного не было: не было таких восхитительных ощущений и такого вихря желаний. Даже сейчас, когда Хейдон ее покинул, ее по-прежнему влекло к нему.
– Я должна идти, – проговорила она, заливаясь краской. Уже у самой двери обернулась и тихо сказала: – Спокойной ночи, лорд Редмонд.
Хейдон молча кивнул и снова уставился на пламя в камине. Несколько секунд спустя дверь гостиной захлопнулась.
«Больше я к ней не притронусь, – поклялся Хейдон. – Я уже погубил одну жизнь, последовав зову вожделения, и буду гореть в аду, если сделаю так еще раз».
Глава 8
Суд размещался в специальном для судебных заседаний здании, возведенном из каменных блоков цвета бисквита. Архитектор Джеймс Гиллеспи Грэм был довольно чувствительной натурой и понимал, что люди, которые долго томились в тесной и темной камере в тягостном ожидании правосудия, будут рады свету и воздуху. И потому он сделал зал судебных заседаний довольно просторным, с большими окнами в решетчатых переплетах; в результате зал приобретал то жизнерадостный, то мрачный вид в зависимости от погоды.
Но в этот холодный декабрьский день темные тучи плотно закрыли небо, отнимая всякую надежду на солнечный свет. В зале заседаний было сумрачно и холодно, поэтому все – судья, адвокаты и клерки – надели под свои черные мантии теплую одежду. Глядя на них, Женевьева думала о том, что эти люди в пожелтевших завитых париках и топорщившихся мантиях похожи на скучающих разжиревших уток, которых давно пора испечь на вертеле.
– И с того дня меня ни на минуту не отпускала боль – ни в лавке, ни на улице, ни даже ночью, в постели, – жаловался мистер Инграм. – Доктор сказал, что мне до конца жизни придется терпеть постоянные боли, так меня избили эти маленькие негодяи. – Он провел ладонью по волосам и поморщился, словно от боли.
– Благодарю вас, мистер Инграм, – кивнул мистер Фентон, выступавший в роли обвинителя. – Вы очень подробно все рассказали, а теперь можете сесть.
Возвращаясь на свое место на скамье, мистер Инграм устроил целое представление: он шел очень медленно и при каждом шаге морщился «от боли». Женевьеве ужасно хотелось громко крикнуть: «Пожар!» Она была уверена, что мистер Инграм пулей вылетел бы из зала. Когда три дня назад она заходила к нему, он бегал по своей лавке и энергично размахивал руками, показывая, какой ущерб ему причинили. А теперь он едва передвигал ноги и даже говорил очень медленно и тихо, словно каждое слово давалось ему с огромным трудом.
Женевьева посмотрела на Шарлотту; девочка сидела на скамье для подсудимых, крепко сжимая кулачки, лежавшие на коленях. За три дня, проведенных в тюрьме, она сильно похудела, а кожа ее казалась почти прозрачной. Женевьева принесла ей темно-зеленое шерстяное платье; оно не слишком хорошо на ней сидело, но было чистое и скромное. Юнис и Дорин украсили платье белой кружевной оборкой, и сейчас Шарлотта нисколько не походила на «бродяжку и воровку» – именно так называл ее констебль Драммонд. Женевьева считала, что внешний вид на суде очень важен, поэтому волосы девочки были тщательно расчесаны и забраны под атласную изумрудно-зеленую ленту, а от личика до сих пор пахло душистым мылом, которым ее вымыли. Кроме того, Женевьева смазала ее лицо и руки специальным кремом, изготовленным по рецепту Юнис, так что Шарлотта выглядела как юная леди, которой не место в тюрьме или в приюте.
– Если позволите, ваша честь, защита вызывает миссис Блейк, – сказал Поллок, адвокат, назначенный судом.
Судья устало вздохнул и, упершись подбородком в кулаки, едва заметно кивнул. Его место, расположенное на возвышении, давало прекрасный обзор, но имелся и существенный недостаток – судья все время был на виду и не мог хотя бы ненадолго закрыть глаза. А вздремнуть очень хотелось, ведь в этот день он рассмотрел уже пять дел, и предстояло рассмотреть еще шесть. Положение усугублялось тем, что после обильного завтрака он страдал от несварения, и сейчас было бы очень кстати выпить чашку крепкого чая, успокоить волнение в желудке. «Ох, побыстрее бы закончить это дело и еще одно – о пьяной драке в таверне, – думал судья. – А уж после этого можно будет объявить перерыв и удалиться на отдых в свою комнату». Он снова вздохнул и топнул ногой по полу, давая понять, что всем надо поторопиться.
Сделав глубокий вдох, Женевьева поднялась со скамьи и прошла к месту свидетеля. Она никому из домашних не разрешила пойти вместе с ней, только Хейдону, но и для этого потребовался серьезный разговор. После того что произошло между ними в гостиной несколько дней назад, Женевьева избегала Хейдона. Когда же случайно оказывалась в одной с ним комнате, то сразу вспоминала, что у нее есть какое-то неотложное дело в другом месте. Хейдон ее прекрасно понимал, но все же настоял на том, чтобы пойти на суд вместе с ней. Как бы ни были сложны их взаимоотношения, для всех окружающих они счастливые новобрачные, мистер и миссис Масквелл. «Было бы странно, если бы мы не пришли на суд вдвоем», – сказал он Женевьеве, и ей пришлось с ним согласиться. Кроме того, Хейдон просто не мог оставить бедняжку Шарлотту в одиночестве – ведь ей предстояло выдержать серьезнейшее испытание. Он предполагал, что в нем говорит чувство вины, которое он носит с собой каждый день своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83