Но когда Винсент кричал на нее, приказывая сидеть в углу и не путаться под ногами, его отвращение к ней становилось очевидным для всех. К тому же девочка, несомненно, боялась его. И тогда я понял, что он все знает и наказывает за это Эммалайн, как будто она имела возможность выбирать себе отца.
Мысль о страданиях девочки причиняла боль Женевьеве.
— И что же ты сделал?
— Ушел с похорон и беспробудно пьянствовал несколько недель. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным, и выпивка помогала мне об этом забыть. Не мог же я ворваться в дом Винсента и потребовать, чтобы он вернул мне дочь, которую я в течение восьми лет ни разу не навестил. Даже если бы он согласился, что я мог ей предложить? Все бы узнали, что Эммалайн — мой незаконный ребенок. Она была бы обречена на жизнь изгоя. Мой доход едва позволял мне вести привычное расточительное существование, и я ничего не знал о воспитании детей. Таким образом, Эммалайн оставалась пленницей Винсента, который мог издеваться над ней сколько душе угодно. Я убедил себя, что не в силах этому помешать.
Женевьева ничего не сказала.
Хейдон воспринимал ее молчание как осуждение. Он знал, что если бы она была на его месте, то нашла бы способ помочь Эммалайн.
— Вскоре умер мой брат. Бедняга Эдуард, которого я ни разу не видел больным, провел обычный день за письменным столом, потом встал и рухнул на пол. Он так и не нашел времени жениться, поэтому не имел наследников. В результате я неожиданно оказался в роли маркиза Рэдмонда со всем грузом ответственности, который я годами оставлял в умелых руках брата. Должен признаться, это явилось неприятным сюрпризом для моих родственников, убежденных, что я промотаю все, что мой отец и Эдуард создали упорным трудом. Мои кузены и не думали скрывать, что считают себя куда более достойными титула.
Протрезвев, я решил, что теперь у меня есть деньги и титул и я не должен более оставлять Эммалайн во власти Винсента. Я отправился к нему и сказал, что готов забрать девочку и воспитывать ее. Но Винсент категорически отказал, заявив, что не намерен отдавать дочь. Мало ли кто объявит себя ее отцом?! Поступить так означало бы публично признать себя рогоносцем, возвращающим незаконного ребенка своей жены ее любовнику. Винсент добавил, что презирает меня и Эммалайн и что теперь мне придется жить с сознанием, что она принадлежит ему и он может делать с ней все что угодно.
Я долго спорил с ним, даже предложил деньги в обмен на девочку. Но Винсент только засмеялся. Его интересовали не деньги, а месть. Винсент хотел наказать меня за то, что я спал с его женой и зачал ребенка, которого он пять лет считал своим, хотел заставить меня страдать при мысли, что моя дочь приговорена к жалкому существованию в его доме. Я понял, что ничего не могу сделать. У меня были титул и состояние, но не было прав на собственную дочь. Я не мог доказать, что в ней течет моя кровь. Решив, что я только все окончательно испорчу, настаивая на своем, я ушел.
— А Эммалайн знала о твоем приходе?
— Выбежав из кабинета Винсента, я увидел, что она смотрит на меня, притаившись на лестнице. — Его лицо исказила судорога боли. — Никогда не забуду, какой маленькой и хрупкой она выглядела — совсем как испуганная птичка. Я понял, что Эммалайн все слышала и теперь знала, что я ее отец, но она принадлежит Винсенту, так как я бросил ее. Я собирался сказать ей, что все еще наладится, хотя сам этому не верил, но Винсент выбежал следом за мной, размахивая руками, как безумный, и крича, чтобы я убирался из его дома. Эммалайн побежала наверх и скрылась, боясь, что он ее заметит. Я чувствовал, что любые мои слова или поступки только увеличат ее страдания. Поэтому я все-таки ушел.
Хейдон умолк.
Женевьева лежала, прижавшись к нему и не говоря ни слова.
— На следующий день Эммалайн утопилась, — хрипло прошептал он наконец. — Она встала на рассвете, поехала в лодке на середину большого пруда, который Винсент велел вырыть несколько лет назад, и прыгнула в воду. Один из садовников видел это и попытался вытащить ее, но под водой было темно, и он не смог ее найти. — Хейдон судорожно глотнул. — Тело Эммалайн смогли вытащить только через несколько часов. На ней была ночная рубашка, поверх которой она надела пальто Винсента, набив карманы тяжелыми камнями, чтобы быстро пойти ко дну.
Женевьева больше не могла видеть его страданий. Она села, схватив Хейдона за плечи, вынуждая его посмотреть на нее.
— Это была не твоя вина, — твердо сказала Женевьева. — Ты ничего не мог сделать.
— Ты сама не веришь тому, что говоришь, — возразил он. — Мне не следовало оставлять Эммалайн там. Я должен был схватить ее, унести в мою карету и тут же умчаться. Я должен был послать Винсента к черту и сказать, что ему придется убить меня, чтобы забрать девочку. Но вместо этого я уехал один, не понимая, в каком она отчаянии. Из-за моей глупости и эгоизма моя малышка прыгнула в пруд и утонула. Я мог спасти ее, Женевьева! Мог забрать ее к себе домой и позаботиться о ее безопасности. Но я бросил ее, и она умерла.
— Ты не мог этого предвидеть, — настаивала Женевьева. — И неужели ты думаешь, Хейдон, что Винсент позволил бы тебе забрать ее? Он бы побежал за тобой и силой вернул Эммалайн, он обратился бы в полицию. И то и другое лишь добавило бы горестей восьмилетней девочке. Ситуация была безвыходной. Ты не имел законных прав на Эммалайн. Оставляя ее с Винсентом, ты считал, что поступаешь единственно возможным образом.
— Ты тоже не имела законных прав на Джейми, Аннабелл, Саймона и других детей, — отозвался Хейдон. — Однако ты сумела спасти их от жизни, полной горя и одиночества, потому что боролась за них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86