Он крепко прижал ее к себе и, гладя по голове, тихо проговорил:
– Не знаю, что они с вами сделали, но я человек упрямый и уверен, что заставлю обо всем этом забыть.
– А если не сможете?
– Я никогда ни к чему не принуждал женщин. Если вы не сможете измениться, что ж, я, как говорится, останусь при своих.
– Но все-таки почему, Хэп? Зачем вам это нужно? – прошептала она ему в плечо.
– Мне нужен домашний очаг, Энни. Такое место, куда я смог бы вернуться, когда все закончится. Где жили бы вы, ваша девочка и я.
В эту минуту, прижимая Энни к себе и произнося слова, которые, как он знал, ей хочется услышать, он и сам уже почти верил, что найдет ее дочь.
– Можете не отвечать мне прямо сейчас, – продолжал он. – Я понимаю, вам нужно время, чтобы все обдумать.
Она чувствовала себя в его объятиях удивительно уютно и спокойно, как за каменной стеной. Ей было приятно ощущать силу обнимающих рук, и она не спешила убирать голову с его плеча.
– Утром я собиралась съездить за продуктами и уже договорилась с мистером Уиллеттом, чтобы он приехал за животными. Не могу же я оставить их здесь одних.
– Но ведь с ними можете остаться вы. Как только вы сообщите мне свое решение, я сразу же выезжаю.
– Нет, я все равно должна ехать. Да и как вы узнаете ее без меня? Мне так или иначе надо ехать, Хэп.
– Что ж, значит, поедем вместе.
– Не знаю, Хэп. Право, не знаю.
– Как я уже сказал, у меня еще есть время. Меня ожидают в Хелене не раньше, чем через несколько дней. А если вы согласитесь взять меня с собой, мне туда вообще не нужно будет ехать.
15
Сидя в тарантасе бок о бок, они чуть ли не физически ощущали возникшую с утра напряженность, словно были двумя тугими, готовыми в любой момент лопнуть пружинами. Почти весь путь они проехали в полном молчании, опасаясь сказать друг другу что-нибудь лишнее и быть неправильно истолкованными.
С той самой минуты, как он обрушил на нее свое неожиданное предложение, Энни пребывала в состоянии смятения. Не в силах заснуть, она ворочалась с боку на бок всю ночь, так что возмущенные котята в конце концов не выдержали и убежали с ее постели. Если ей не удастся взять себя в руки, это может закончиться тем, что она просто-напросто заболеет.
Утреннее солнце было уже добела раскалено и сильно обжигало ей спину, в особенности плечи. Она глянула из-под опущенных полей шляпы на небо и не увидела ни единого облачка, так что надеяться на спасительный дождь не приходилось. Хуже того: если так жарко даже здесь, то в пустыне на западе Техаса будет и вовсе невыносимо.
Она украдкой взглянула на Хэпа. На нем был черный сюртук, в котором он, должно быть, ужасно страдал, но сидел с невозмутимым, стоическим видом. Трудно было поверить, что это тот самый человек, который накануне на кухне умолял ее выйти за него замуж, сейчас он выглядел таким целеустремленным, таким уверенным в себе.
Ее взгляд упал на его руки, державшие вожжи. Это были сильные, умелые руки. В это утро Хэп казался олицетворением настоящего мужчины, и многое в его облике подчеркивало это – и видавшие виды ботинки, которым не было сносу, и черные брюки, плотно облегавшие мускулистые ноги, и его «миротворец», рукоятка которого выглядывала из кобуры тисненой кожи, и этот черный сюртук, плотно облегающий его широкие, наклоненные вперед плечи, и, наконец, ровный, четкий профиль его лица.
Единственным, что нарушало впечатление воплощенной мужественности, были волосы и сонные голубые глаза. Когда он выходил ранним утром из дома, волосы у него были мокрыми (отчего казались темней, чем обычно) и приглаженными, будто прилепленными к голове, а сейчас, после того как жаркий ветер вдоволь поиграл с ними, они высохли и стали светло-каштановыми, взъерошенными и волнистыми. Знал он об этом или нет, но ему это было очень к лицу. Если бы она не чувствовала себя так неловко, то обязательно сказала бы ему, что сейчас он выглядит лет на десять моложе.
– Что-нибудь не так? – спросил Хэп.
– Нет, все в порядке, – вздрогнула она, застигнутая врасплох.
– Вы на меня так смотрели, что я уже начал думать, будто у меня выросли рога, как у черта.
– Я просто любовалась вашими волосами.
– Ну вот, вы решили надо мной поиздеваться, Энни.
– Вовсе нет, у вас в самом деле красивые волосы.
– Красивые, – повторил он. – Когда речь идет о мужчине, звучит не совсем подходяще, вам не кажется?
– Но я говорю серьезно. Они действительно вас украшают.
– А я, можно сказать, их всегда ненавидел. Братья из-за них называли меня… – он запнулся, затем пробормотал: – Впрочем, не стоит говорить. Во всяком случае, однажды пришлось дать им хорошую взбучку, чтобы перестали дразнить. Из-за этих волос я чувствовал себя девчонкой.
– А мой папа был бы счастлив иметь такие волосы.
– Вряд ли, если бы они у него действительно были такие.
– Но он был совсем лысый.
– Я когда-то тоже хотел облысеть.
– Наверно, всем нам хочется быть не такими, какие мы на самом деле, – философски заметила Энни. – Я, например, всегда хотела быть меньше ростом.
– Ну, это уж совсем непонятно.
– У меня была маленькая двоюродная сестричка, с которой все ужасно носились – такая, знаете ли, крошечная, хорошенькая девчушка. И мама так часто повторяла, до чего же она славненькая да красивенькая, что я постепенно начала думать, какая же я, должно быть, уродина.
– Вы самая красивая женщина, какую мне приходилось видеть.
– Хэп, я вовсе не напрашивалась на комплименты.
– Можете сколько угодно отмахиваться, но так оно и есть.
Внезапно он выпрямился и озабоченно спросил:
– Вы не забыли список?
– Нет.
– Знаете, я не уверен, что для нашего путешествия больше всего подойдет фургон, – задумчиво произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93