Она никогда не сможет доверять ему, верить его обещаниям, никогда не сможет положиться на его слово. Когда он скажет, что любит ее, – если вообще он когда-нибудь это скажет после сцены, которую она устроила, – она не сможет поверить ему.
А что же будет потом, когда он пойдет в свой клуб, к своим друзьям, будет играть до рассвета в карты? Сможет ли она поверить его обещаниям хранить ей верность, когда она поймала его на лжи с самого начала? Будет ли стараться выполнять свои обещания – или будет лгать снова и снова?
Он станет говорить ей то, что, по его мнению, ей хочется услышать, и не станет говорить того, что, по его мнению, ее может огорчить. Он будет обращаться с ней как с ребенком, ограждать ее от правды и кормить волшебными сказками.
Что случается, когда ребенок осознает, что не существует никаких великанов, скрывающихся в лесу и ждущих, как бы проглотить непослушную девочку или мальчика? То есть когда девочка или мальчик узнают, что родители не всегда говорят правду? Что родители не всезнающие, всесильные существа, которых нужно обожать и которых нужно слепо слушаться. Они люди, они могут ошибаться, и ребенок, взрослея, учится сам обо всем судить.
Афина была взрослым человеком, зрелой женщиной, и теперь глаза у нее открылись. Хватит с нее глупых очарований, хватит уверенности, что муж может достать для нее луну с неба, хватит позволять ему обращаться с ней как с маленькой девочкой. И хватит лить слезы.
Да, они женаты, но теперь на ее условиях. Ее дверь будет заперта до тех пор, пока она не сможет принять на свое ложе этого лживого, нечестного, калечащего детей, ненадежного человека. Сказочный великан-людоед может оставаться в своем лесу: она не позволит ему позавтракать собой.
Афина не спустилась к завтраку, не спустилась к ужину, сославшись на затянувшуюся головную боль после пожара. Она занималась делами, распределяла обязанности между слугами, чтобы они сделали необходимый ремонт и перестановки и прибрались после пожара. Она просыпалась утром и занималась делами до наступления темноты, избегая родственников, в том числе и этого предателя, Троя. Она была любезна с родственницами Йена – но держалась отчужденно. По ночам дверь ее оставалась на замке.
Старая леди Марден грозилась вернуться в Бат, но капитан Бичем упросил ее остаться.
Лорд Ренсдейл уехал бы домой, но лорд Марден отнесся к этому неодобрительно. Он предупредил Ренсдейла, что если этот конюх собрался избавиться от всей семьи Ренслоу, он поедет за Ренсдейлом в Дербии убьет его по дороге, никак не защищенного и ничего не подозревающего. Или, вставил сыщик, Алфи Браун может отправиться за леди Ренсдейл, если узнает, что та носит нового наследника имени и титула. Была выслана целая армия отставных солдат охранять поместье; естественно, леди Ренсдейл ничего об этом не сообщили.
Другой отряд днем и ночью окружал Мэддокс-Хаус. Трой не мог выбраться за пределы сада без сопровождения вооруженного эскорта или лакеев, патрулирующих поблизости. Если он выходил за пределы сада, лорд Марден сопровождал его. Ренсдейл вообще отказался выходить из дома, чтобы снова не подвергнуться нападению. Что касается Афины, она редко ходила куда-нибудь дальше парка, расположенного на другой стороне улицы, погулять с собакой и не замечала, сколько вокруг ветеранов и слуг. Мысли ее были заняты совсем другим.
Она скучала по Йену. И по брату тоже, а тот был слишком занят с Йеном и своими уроками и упражнениями и не нуждался в ее обществе. Леди Дороти тоже была слишком занята, хотя Афина не хотела знать, чем именно и с кем занята Доро. Леди Марден, если не отдыхала от чрезмерных нагрузок, выезжала с дядей Барнаби. Вдовствующая графиня рассказывала о пожаре всем своим друзьям, и это требовало от нее почти столько же усилий, сколько попытка избегать рабочих и нанятых на время горничных.
Афина закончила все организационные дела, и дом был почти восстановлен в прежнем блеске. Ее новые туалеты заполняли гардероб, но ходить ей было некуда. Она сказала Халлу, что они не будут принимать до тех пор, пока не кончится ремонт, и сама не наносила визитов. Ей было скучно, одиноко, у нее щемило сердце от того, что ее прекрасное замужество не продлилось даже одного дня. Но она права, твердила она себе. Это имело кое-какое значение, хотя не могло согреть ей постель ночью или вызвать мурашки на спине или щекотку в пальцах ног. Это мог сделать только ее муж.
Йен считал, что поступает разумно, не заставляя на Боу-стрит сообщать ему о поисках преступника, а также что поступает великодушно, позволяя жене жить так, как ей хочется, в то время как сам спит в монашеской келье. Само собой, он спал в графской спальне, но каждую ночь, когда он думал о том, что Афина находится по другую сторону проклятой двери, его спальня становилась меньше, более холодной и пустой. Он женат на женщине, которую любит и желает. Почему же он спит один?
Терпение и страсть боролись в нем три ночи. Победила гордость.
На следующий день Йен подождал в коридоре, когда уйдет горничная жены, и вошел в комнату графини.
Афина спохватилась еще до того, как на ее липе появилась приветливая улыбка. Йен был таким красивым, таким высоким, сильным и решительным. В руке он держал букет фиалок.
– Мы женаты, – сказал он, еще не переступив порога.
– Да.
– Нам нужно как-то договориться.
– Да.
– Мы не можем это сделать, пока вы меня избегаете.
– Да.
– Вы будете со мной разговаривать?
– Да.
– Могу я войти?
– Нет. Не думаю, что у нас много тем для разговора.
Она права.
– Я подумал, что мы могли бы отправиться на пикник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97