Карсуэлл, друг Йена, отсчитывал шаги. Никогда еще для того, чтобы отсчитать несколько шагов, не требовалось целой вечности. Йену казалось, то будто он прохаживается под водой, то будто смотрит на себя самого в тумане, который клубится над поляной, то будто время застыло в ожидании, когда двое взрослых людей начнут валять дурака.
Он слишком стар для этой бессмыслицы. А уж если ем слишком стар, то Пейджу и вовсе не по возрасту вспыльчивость и пистолеты, шпаги и кинжалы. Ему следовало бы получше шевелить мозгами. Сто раз подумать, прежде чем брать жену на двадцать лет моложе себя.
Он все возвращался мысленно к этой женщине. Так оно всегда и бывает. Какой-нибудь дурень из кожи вон лезет, лишь бы заполучить женщину, которая станет согревать ему постель – ему, и никому другому. Согревать? Ба! Интересно, подумал Йен, согреется ли он вообще когда-нибудь, или его тело превратится в кусок льда, как у снеговика, у которого с носа свисают сосульки. Впрочем, сказал он себе, это ноябрьское утро не столь уж и холодное. Вот могила – это да.
И кто это придумал – снимать с себя фрак во время поединка? Тот, кто решил, что пуговицы – лучшая мишень, чем просто белая рубашка? Или тот, кто до такой степени был рабом моды, что велел зашить себя в облегающий фрак и не мог бы поднять руку, чтобы выстрелить? Будь он проклят, сказал себе Йен, если когда-нибудь велит своему портному подогнать фрак так плотно по фигуре, что он не сможет защитить себя, и к черту моду! Но Пейдж-то фрак снял – с помощью секунданта – и в этот момент очень напоминал толстую змею, вылезающую из кожи. Пришлось Йену последовать его примеру.
В животе у Йена заурчало. Видимо, тот же олух, который постановил, что джентльменам на дуэли полагается снимать с себя фраки, также решил, что они должны встречаться на рассвете, даже не позавтракав. Должно быть, этого безмозглого дурня природа наделила не таким телом, как у Йена, который был ростом в шесть футов и один дюйм и которому нужно было подкрепляться часто и плотно. Ранний час был выбран, должно быть, для секретности, а это еще большая бессмыслица, чем отправляться на встречу со своим противником, ослабев от голода. Господи, да ведь половина Лондона знает, что граф Марден и лорд Пейдж должны встретиться сегодня утром. В последнюю минуту они изменили место поединка, чтобы избежать публичности зрелища и не привлечь к себе внимание сыщиков. В противном случае пустое поле выглядело бы как Эпсом в дни скачек – толпа зрителей, в которой снуют продавцы пива и любители заключать пари.
Теперь же единственными свидетелями этого безумия были секундант Йена Карсуэлл, секундант Пейджа Филпотт и врач, читавший газету. Не исключено, что все они отправятся завтракать вместе после дуэли. И Йен охотно заплатит за всех.
Карсуэлл все еще отсчитывал шаги. Можно было подумать, что он отмеривает свою любимую понюшку табака, такую точность проявлял требовательный друг Йена. В следующий раз Йен выберет того, кто считает быстрее.
Нет. Следующего раза не будет. Йен впредь не намерен участвовать в дуэлях. Его правого кулака вполне достаточно, чтобы уладить любое разногласие. Он больше не станет развлекаться с замужними дамами. В ближайшее время обзаведется женой, и она родит наследника.
После нынешнего утра он намерен стать другим человеком, изменится к лучшему сразу же после завтрака.
Карсуэлл наконец кончил отмерять шаги. Филпотт скомандовал:
– Джентльмены, при счете «три» поворачивайтесь и стреляйте. Один. Два.
Бах!
Йен ощутил, как пуля пролетела мимо его уха. Пейдж оказался никудышным стрелком, каким его и считали. А еще барон оказался жалким суррогатом джентльмена. Словно трус и плебей, он выстрелил прежде времени, целясь в широкую спину Йена. Карсуэлл так разозлился, что готов был сейчас выстрелить в Пейджа, будь у него в руке пистолет. Врач с отвращением покачал головой.
Йен повернулся и поднял руку. Теперь никто не сможет упрекнуть его за то, что он выстрелит. Он, в конце концов, защищает себя. Йен прицелился в Пейджа, прямо ему в сердце. И еще никогда не бывало, чтобы Йен Мэддокс, Неистовый Марден, промахнулся.
Пейдж это понял. Еще он понял, что его лондонские денечки подходят к концу. Его больше не пригласят ни в один клуб, ни в дом его друзей, ибо у того, кто стреляет в спину, нет друзей. У него был единственный шанс отстоять свою честь, и он упустил его. Теперь ему остается надеяться на милосердие графа Мардена.
Пусть подождет, думал Йен. Пусть подождет; его рука не дрогнула, целясь в сердце этого навозного червяка, каким бы маленьким и съежившимся ни было у него сердце. С отвислых щек Пейджа сбежала краска, челюсти у него дрожали. Слеза скатилась по его щеке; впереди на панталонах расплылось темное пятно.
Филпотт плюнул на землю.
– Провалиться мне на этом месте, если он не обмочился. Я ухожу. Пусть этот презренный трус сам добирается до города.
Но Филпотт остался, чтобы посмотреть, как поступит Йен.
Граф посмотрел в глаза Пейджу, ему хотелось, чтобы этот человек понял, его жизнь в руках Йена, и жив он только по причине его, Йена, человеколюбия, а вообще-то на него не стоит тратить пулю. Йен медленно поднял пистолет выше, над головой Пейджа, прицелился влево, где росли деревья, и нажал на спусковой крючок.
Раньше время едва шевелилось, а теперь помчалось вскачь.
Грянул выстрел, потом еще один. Раздался крик. Вопль. Топот. Ржание испуганной лошади, быстрый стук копыт. Снова крик и стук копыт. Потом все смолкло.
Йен уже бежал к деревьям. Филпотт стоял на месте, сбитый с толку, а Пейдж устремился к карете своего друга. Врач подобрал свой саквояж и побежал вместе с Карсуэллом следом за Йеном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97