По крайней мере, Доминик старался извлечь из этой прогулки как можно больше удовольствия. Нельзя сказать, что ему это удалось вполне. Как бы далеко от дома ни уезжал он, мысли о той, что осталась там, не шли из головы Доминика. Он думал о Кэтрин.Ему казалось, что он начинает сходить с ума.Хуже всего ему пришлось прошлой ночью. Услышав ее крик, Доминик почувствовал, будто что-то оборвалось у него внутри. Даже когда оказалось, что она всего лишь подвернула ногу, он не мог успокоиться. А что было бы, если бы с Кэтрин случилось что-нибудь серьезное?И еще одно не давало ему покоя. Его Кэтрин, гордая, независимая, прячась в тени, слушала, как он смеется. Никогда не думал Доминик, что он ей настолько дорог. От этого сладко щемило сердце. Но ведь она бросила его первая, разве нет?То, что она отдалась ему тогда, не означало ничего, кроме того, что она желала его. Что же тут особенного?Многие женщины питали к нему те же чувства. Но ни одна из них не стояла в темноте, прислушиваясь к звукам его голоса.Он пытался вспомнить, когда последний раз слышал ее смех. Вежливые улыбки не в счет. Доминик вынужден был признаться себе, что за время их супружества улыбка — единственное, что он мог припомнить. Но ведь было время, когда смех ее звенел как серебряный колокольчик, время, когда они смеялись вместе — в таборе. Он думал о том, с какой трогательной заботой относится Кэтрин к Яношу. Какая бы чудная вышла из нее мать. Она умела опекать ненавязчиво. Все у нее получалось как бы само собой. С тех пор, как она появилась в поместье, дом его стал гораздо больше похож на ДОМ. Казалось бы, мелочи: немного изменений здесь и там, убраны тяжелые портьеры, открыты несколько окон, а жить в нем отчего-то веселее, и воздух свежее, и солнца больше.Даже прислуга стала другой. Приветливой, улыбчивой, словно им прибавили жалованье.Раньше Доминик никогда не думал о Грэвенвольде как о своем доме. Дом этот был всего лишь символом всего того, чему он научился здесь с тех пор, как его забрали из табора. Но наука порою бывала горькой. Доминик понемногу приспособился к новой жизни, но не полюбил ее. Сейчас, когда сюда приехала Кэтрин, для Доминика это место стало дорогим, родным. И новая пытка. Кэтрин рядом, а он не может коснуться ее, села не хочет почувствовать себя клятвопреступником. Он никогда прежде не позволял себе мечтать о семье и о любви, и сейчас запрещал себе это.Доминик спешился и повел Рея — своего жеребца — вдоль ручья. Ветер трепал серую гриву. Грэвенвольд приласкал коня, погладил по холке.И снова Доминик мыслями вернулся к прошлой ночи, вспомнил, что произошло в комнате Кэтрин. Даже сейчас покоя ему не давало воспоминание о нежной коже, такой теплой, такой мягкой, такой шелковистой. Тогда он словно провалился куда-то на несколько мгновений. Только воспоминание о желчном смехе отца, о сдавленных рыданиях матери спасло его от непоправимого.И зачем вообще он втянул себя в эту историю? Как выпутаться теперь, не нарушив клятву о возмездии? Доминик и сам не понимал, отчего с каждым днем ему все труднее становилось обходиться без Кэтрин. Он не стремился понять ее чувства, так было проще.Оставалось одно: уехать отсюда как можно быстрее, В Лондон! Только там он сможет забыться, пусть для этого придется переспать с половиной местных шлюх. Может быть, тогда бес, грызущий его изнутри, успокоится и отстанет.Женатый или холостой, он должен освободиться от желания к Кэтрин. А вернется — сразу отправит ее в Арундейл. Там она будет счастлива.Тогда жизнь его пойдет так, как он задумал с самого начала, Кэтрин получит независимость — разумеется, в определенных пределах, а он как-нибудь научится жить без нее.— Никто меня не понимает, правда, малыш? — сказал он Рею, вскочив в седло. — И объяснить я им ничего не могу.Под туманным «они» на этот раз подразумевалась Кэтрин. Да и как найти слова, чтобы объяснить причины своих поступков? Как может она понять, что представления о чести, принятые у его народа, тем более о чести матери, требуют от человека идти до конца? Как объяснить, что, если мать его не будет отомщена, он не сможет жить дальше?Другого пути нет.Доминик пришпорил коня. Рей, заржав, понес хозяина к дому. Завтра он уедет в Лондон. И все кончится,
Кэтрин ходила туда-сюда по комнате. Все должно быть продумано до мелочей — второй возможности может не быть. Стемнело уже давно. Светила полная луна, звезды, рассыпанные по небу, словно драгоценные камни, помогали ей освещать путь запоздалому путнику. Скоро, скоро вернется Доминик. Кэтрин оставалось только молиться.Неужели он передумал и уехал, не попрощавшись?В дверь постучали, Кэтрин пошла открывать. На пороге стояла Гэбби в сопровождении двух слуг, держащих ванну, полную горячей воды.— Поставьте перед камином, — приказала Кэтрин.Она ждала до последнего, беспокоясь о том, чтобы не остыла вода.Слуги ушли.— Скорее, Гэбби, помоги мне раздеться.— Mon Dieu, — прошептала Гэбби, — его милость умрет от страсти!— Надеюсь, — пробормотала Кэтрин.Кэтрин сказала Гэбби, что собирается устроить ночь обольщения и должна предстать перед супругом в лучшем виде.— Что вы сказали? — переспросила горничная.— Только то, что на него это произведет впечатление.Кэтрин предпочла не распространяться о том, что Доминик может так разозлиться, что даже не станет в комнату заходить.— Ты не забудешь оставить ему записку там, где мы договорились, на подносе с ужином?— Не волнуйтесь, все будет сделано. Сообщение будет немногословным: «Нам надо поговорить сегодня же. К.»Кэтрин, уже в который раз за последние десять минут, выглянула в окно. Наконец-то! Доминик спускался с холма,— Это он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102