Он не был уверен, что Перса захочет встречаться с его женой. Кроме того, он не был уверен, что гостья — в самом деле его мать.Заправив бриджи в начищенные до блеска сапоги, надев свежую льняную рубашку и зеленый камзол,Доминик торопливо спустился вниз. Перса сидела на диване спиной к нему. Услышав шаги, она встрепенулась, словно птичка, и золотые монеты на запястьях и в волосах зазвенели. Блуза ее была богато украшена блестками, а худенький стан опоясывал широкий красный кушак.Она сидела на краешке дивана, с любопытством оглядывая окружавшие ее предметы. Потянувшись к фарфоровой изящной статуэтке, Перса в последнее мгновение отдернула руку, словно побоявшись неосторожным движением разбить ее.Да, Перса действительно очень напоминала птицу, печальную красивую птичку, запертую в золотой клетке. Казалось, она ищет выхода из этой клетки, ждет, когда дверцу наконец распахнут и выпустят ее на волю.— Рад тебя видеть, мама, — сказал Доминик, подходя к матери.Перса улыбнулась. Доминик обнял мать и спросил, все ли у нее в порядке.— Да, да. Все идет своим чередом. Позволь мне посмотреть на тебя, сыпок, — сказала Перса, отступив на шаг.Мать пристально оглядела его с головы до ног: прекрасно сшитый костюм и начищенные сапоги, белоснежный воротничок тонкой рубашки. Нежная улыбка тронула ее губы.— Ты видишь, я была права. Ты — его сын, как это было ясно с самого начала.На мгновение Доминик помрачнел.— Было время, когда эти слова могли ранить меня сильнее всего, — задумчиво сказал он, — но то время прошло.Перса кивнула.— Потому я и пришла сейчас.— Ты узнала о моей женитьбе? — спросил Доминик, Он отправил весточку по цыганской почте, через друзей, которые помогали ему держать связь с табором.— Да, сын. И еще я узнала, что ты отказался нарушить клятву, что ты не спишь с женщиной, которая стала твоей женой.Слабая улыбка тронула его губы. Он открыл было рот, но Перса остановила его:— Послушай меня, сын. Я знаю о твоей клятве и знаю, какую роль сыграла в твоем решении я.— Мама, я…— Ты должен узнать правду.— Правду? О чем? — удивленно вскинул брови Доминик.— Я пришла рассказать тебе то, что тебе давно следовало бы узнать об отце.— Ах об отце, — с недоброй усмешкой протянул Доминик. — Я знаю о нем все, что меня интересует.— Я понимаю твои чувства. Это был жесткий, холодный и эгоистичный человек. Его трудно было любить.— И все же ты любила его. Когда я был мальчиком, ты говорила мне, что ты сильно его любишь.— Да, я его любила.— Даже после того, как он оставил тебя, оставил нас обоих.Перса отвернулась.— Так я тебе рассказала. Много лет я позволяла тебе считать, что твой отец нас бросил, что я пришла к нему, но он отослал меня прочь. Это неправда. Не раз и не два он приходил ко мне, когда ты был младенцем. Он звал меня к себе. Он хотел поселить нас в доме, давал деньги. Но я отказалась. Я тосковала по нему, я любила его так, как никого никогда не любила, но счастлива я могла быть только с табором — табор был моим домом. Когда он это понял, он отпустил меня.— Почему ты мне этого не говорила?— Я не могу сказать тебе, что жалею об этом. Если бы мне пришлось солгать вновь, чтобы подарить мне все эти годы, что мы провели вместе, чтобы подарить мне твою любовь, я бы сделала это вновь.— Но…— Я боялась потерять тебя. Я знала, как много он может дать тебе. Я знала, что тебе понравится та жизнь, которую предлагает отец. Я так боялась… Я боялась, что ты не вернешься ко мне — этого я бы не вынесла.Доминик отошел к камину.— Но почему он не сказал правду? Он знал, за что я его ненавижу.— Наверное, он молчал из-за любви ко мне.Доминик вернулся к дивану, сел и обнял мать.— Все хорошо, мама. Причин для ненависти было много — слишком много. Я ненавидел отца не только из-за его отношения к тебе. И все же я рад, что ты мне рассказала правду.Тяжесть упала с души Доминика, и он повторил:— Спасибо, мама.Только сейчас он заметил, чего стоил Персе ее рассказ, как переживала она, боясь, что сын не простит ей стольких лет обмана. Сейчас, когда все было сказано, лицо Персы просветлело.— А теперь насчет той женщины, гаджио.— Можешь спать спокойно, мать, — улыбнулся Доминик. — Катрина носит моего ребенка.— Она — твоя женщина, сынок, — усмехнулась Перса. — Я это увидела сразу.— Да, — тихо подтвердил Доминик. — Она для меня — все и даже больше.Перса коснулась его щеки морщинистой рукой и посмотрела ему в глаза материнским, все понимающим взглядом.— Останься у нас, — попросил Доминик, но Перса покачала головой:— Мой дом — повозка. Так было, так будет и впредь. Я хочу вернуться поскорее.Доминик не стал ее отговаривать. Он понял то, что понял и его отец, — свободную птицу нельзя держать в клетке, даже если эта клетка из чистого золота.Они поговорили еще немного. Перса рассказала о том, как дела в таборе, оба посмеялись над новыми приемами, жанжано, изобретенными для того, чтобы надувать простодушных гаджио.Потом они пили кофе, по мнению Персы, слишком слабый, Доминик рассказал о выведении новой породы рысаков.В комнату несмело вошла Кэтрин.— Доброе утро, любовь моя, — поприветствовал ее Доминик.Кэтрин непроизвольно коснулась ладонью округлившегося живота и с робкой улыбкой взглянула на Персу.— Рада видеть вас, мама.Перса окинула взглядом пополневшую фигуру молодой хозяйки, затем взглянула Кэтрин в глаза:— И я рада видеть тебя, дочь.Глаза старой цыганки наполнились слезами, и, словно в ответ, слезы навернулись на глаза молодой женщины.Даже Доминик почувствовал, что в горле защекотало.Какое-то время все молчали.— Оставь нас, сынок, — попросила Перса. — Мне нужно кое-что рассказать моей новой дочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102