Ни на секунду не переставая целовать ее, не выпуская из упоительных тисков ее груди, Мэттью наклонялся все ниже, тем самым заставляя ее откидываться назад, потом одним неуловимым движением приподнял за бедра и опрокинул на стол. Целый ливень быстрых поцелуев сломил единственную попытку сопротивления. Джессика подчинилась, подставив шею, обнаженные груди и плечи под ласкающие прикосновения.
Но когда она почувствовала, что ноги ее ложатся ему на плечи, то невольно приподнялась на локте. Она успела заметить лишь то, что Мэттью опустился на колени перед столом. В следующую секунду его рот прижался там, где находилась самая чувствительная, самая горячая и пульсирующая точка ее тела.
— Мэттью! О Боже мой!..
Джессика почувствовала частое теплое дыхание, прежде чем внутрь скользнул язык, оказавшись как будто очень глубоко. Он бессовестно двигался, достигая каких-то невозможно сладких уголков, потом оказывался снаружи и дотрагивался уже там, заставляя стонать и выгибаться навстречу. Постепенно Джессика перестала сознавать окружающее, полностью отдавшись никогда не испытанной ласке, извиваясь, вздрагивая и что-то бессвязно шепча. Сладостное напряжение внутри нарастало с необычной стремительностью, пока, достигнув пика, женщина не бросилась вниз головой в слепящую бездну головокружительного наслаждения.
Джессика так потерялась в своем маленьком раю, что не слышала, как Мэттью поспешно расстегивает лосины. Она даже не ощутила того, что муж поднялся, что ее ноги внезапно оказались очень высоко. Ее привел в чувство лишь мощный толчок, с которым он оказался внутри. Его было, казалось, даже больше, чем обычно, Мэттью заполнил ее до отказа, заставив издать возглас одновременно протеста и счастья. А потом началось ритмичное движение, сотрясающее старенький стол, и вместе с нарастающим тонким скрипом дерева нарастал испепеляющий жар внутри. На этот раз они достигли вершины одновременно, судорожно вздрагивая и исступленно прижимаясь друг к другу, и, наконец, рухнули, обессиленные. Едва выпрямившись, Мэттью поднял Джессику и стиснул в объятиях.
— Я сказал чистую правду, Джесси, — прошептал он, поглаживая ее влажные от испарины волосы. — Мне стыдно за то, как я вел себя в день нашей встречи. А тобой я горжусь… горжусь тем, что у тебя достало храбрости помочь Анне в родах.
Внезапно все вокруг скрылось в пелене слез, и, чтобы их скрыть, Джессика сделала вид, что отирает лоб. Ей хотелось воскликнуть: «Я люблю тебя за то, что ты такой! Я всегда тебя любила, Мэттью!»
Но понимала, что еще слишком рано для признаний. Он мог сказать (или не сказать, а только подумать) что-нибудь жестокое, обидное. Невозможно даже предположить, как Мэттью отреагирует, узнав, на что она пошла ради брака с ним. Уверив себя, что признания можно отложить и на потом,
Джессика приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа, вложив в поцелуй все то, что не осмеливалась высказать.
Она была всем сердцем благодарна за то, что Мэттью взял ее в жены, и за то, с какой страстью любил физически. Пока этого было более чем достаточно.
Пролетела еще одна неделя. За это время успела вернуться из Лондона Виола, с которой маркиз переслал письмо, уведомляя о скором приезде. В середине последней недели медового месяца папа Реджи явился в поместье в парадной карете Белморов.
— Как мне кажется, вы двое вполне успешно притираетесь друг к другу, — заметил он за ужином с самым простодушным видом. — Ни на одном нет ни синяков, ни царапин — значит, до драки дело не дошло. Горничная весьма довольна тем, что ей «почти не приходится заправлять постель ее милости» — значит, вы предпочитаете супружеское ложе отдельным кроватям. Хм… совершенно очевидно, Джессика, что ты ошибалась, утверждая, будто вы с Мэттью не подходите друг другу.
Как ни старалась она сохранить невозмутимый вид, краска предательски наползла на щеки. Мэттью усмехнулся, нимало не смущенный.
— По-моему, отец, не было никаких причин сомневаться, что мы отлично поймем друг друга, когда дело дойдет до супружеского ложа. Иное дело взаимные интересы. Уверен, ты будешь счастлив узнать, что и в этом у нас нашлось кое-что общее.
— Это насчет беседы с детьми? — быстро спросила Джессика, ловя его взгляд. — Ты согласен рассказать им о «Норвиче»?
Накануне она предложила провести что-то вроде лекции, и хотя Мэттью не отказал наотрез, но и не согласился сразу.
— Я согласен, милая, если таково твое желание, но в данный момент я говорю о теплице.
— При чем здесь теплица?
— Ты не знаешь, что много лет назад, когда я был еще ребенком, то просто обожал сажать цветы. Полагаю, ты сочтешь это занятие не слишком подходящим для будущего мужчины. Я и сам так считал, но все равно любил его. Наблюдая за тем, как ты возишься с саженцами, я вдруг понял, что не прочь присоединиться.
— Не вижу в этом занятии ничего недостойного наследника обширного поместья, — вставил маркиз. — Разве помещик не обязан любить землю? Я рад, что в тебе проснулся интерес к сельскому хозяйству. — А как поживает леди Бейнбридж?
Было похоже, что Мэттью намеренно сменил тему, и маркиз, бросив на него проницательный взгляд, уступил.
— Графиня, как всегда, неподражаема. Я бы сказал, это не женщина, а бриллиант чистой воды. Как я мог столько времени этого не замечать, ума не приложу.
Мэттью и Джессика разом улыбнулись, потом обменялись взглядами, как короткими ласковыми прикосновениями.
Вечер мог бы продолжаться на этой приятной ноте, если бы вскоре в дверях столовой не появился дворецкий.
— Прибыл нежданный гость… можно даже сказать, двое, — с едва заметным сарказмом и легкой тревогой в голосе заявил он, — и оба имеют не слишком презентабельный вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156