Эрин неосознанно возбуждала его, отвлекая мысли от раны, от нестерпимой, раздирающей ногу боли. Коул отлично понимал, как легко и дешево удалось ему отделаться.— Ну как там? — спросил он, повернувшись, чтобы свет падал прямо на рану.— Более или менее.Эрин положила свою руку ему на бедро, чтобы Коул не вертелся. Усилием воли она заставила себя всецело сосредоточиться на ране Коула, словно видела эту рану в видоискатель фотокамеры и даже не подозревала, кому она принадлежит. Эрин подалась чуть вперед, вплотную приблизив лицо к порезу. Она поворачивалась и так, и этак, но всякий раз в глубине раны оказывалась тень и рассмотреть ничего не удавалось. Зажатая между ногами Коула, она вынуждена была положить свою голову на его туловище. При этом ее плечо и прядь волос оказались почти в паху Коула.Его тело пронзило внезапное и острое желание. Мощное тело мгновенно сжалось в комок.— Ну как, больно? — участливо спросила она.— Не совсем… ничего.Голос Коула был глухим, глаза смотрели на волосы Эрин, а вовсе не на ее руки. Он вдруг задумался о том, может ли быть шелк, или бархат, или огонь именно такого оттенка. Ее волосы были похожи одновременно и на шелк, и на бархат, и на пламя, особенно когда соприкасались с его кожей, — тогда их пряди казались нежными, холодными и вместе с тем на удивление горячими.— Чуть-чуть приподнимись, если можешь, — попросила Эрин, обеими руками обхватывая бедро Коула. — Вот хорошо… — Она посмотрела на рану и удовлетворенно промычала: — А ведь ты был прав. Кажется, и вправду ничего серьезного. Хотя какое-то время нога будет болеть.Коул не стал спорить.— У тебя в аптечке есть бинт?— Твоего размера? Сомневаюсь, — сказала она без тени иронии в голосе, поднимаясь с пола.— Погоди, детка, — сказал он, поддерживая своей рукой Эрин. — Я сам сейчас достану.Как только Коул подался вперед, его большие сильные ноги оказались у нее подмышками, а ладони Эрин коснулись мягких волос, покрывавших его тело. Она почувствовала совершенно особое мужское тепло, исходившее от Коула. Это тепло заполонило все существо Эрин, так что ей сделалось тяжело дышать. Она глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, убедить себя в том, что все ей пригрезилось. Не может же она и вправду чувствовать все то, что чувствовала сейчас. Не может быть, чтобы Коул был сейчас так сильно возбужден.Перед глазами Эрин появился тюбике мазью-антибиотиком. Эрин принялась как можно нежнее накладывать лекарство на рану. Коул что-то выдавил сквозь зубы: ей показалось, то были слова на каком-то иностранном языке. Она была только рада, что не поняла их смысла.При каждом новом прикосновении к его ране пульс Коула неистово прыгал. Боль в ноге даже близко нельзя было сравнить с тем ощущением, которое разливалось по всему его телу, будоража кровь. И поскольку Коул оказался бессилен перед этим чувством, ему осталось лишь ругаться на том чудовищном португальском языке, на котором говорят алмазодобытчики в Бразилии, и произносить такие богохульства, от которых уши вянут.Пока Коул матерился сквозь зубы, он убеждал себя, что все дело, мол, в древнейшем возбуждающем средстве, в адреналине. Коул и прежде испытывал нечто подобное, когда спадало напряжение битвы, когда все его существо охватывала неуемная радость от осознания того, что он не погиб, а выжил и победил. Именно тогда и возникало чувство сильного сексуального голода: организм хотел отпраздновать победу. Будь сейчас перед ним не Эрин, а какая-нибудь другая женщина, Коул не задумываясь притянул бы ее к себе со всей силой пробудившейся страсти. Но увы, перед ним была именно Эрин, которая и без того уже достаточно натерпелась от мужчин — так натерпелась, что может никогда больше не впустить никого в свое горячее лоно.Коул сделал строгое лицо и попытался не думать о нежных руках девушки, прикосновения которых буквально лишали его рассудка. Равно как и дыхание Эрин, нежное и горячее. И исходивший от нее запах. И ее грудь, время от времени касавшаяся его тела, особенно когда она подавалась чуть вперед, чтобы дотянуться до дальнего края раны. Ее нежная упругая грудь обжигала Коула. Он морщился и матерился, пытаясь вместе с тем понять, отчего эта женщина возбуждает его, как ни одна другая. Возбуждает так, что ему даже стало больно.— Что это вдруг сделалось с нашим молчуном? — поинтересовалась Эрин и, опомнившись, закусила нижнюю губу.— Спроси что-нибудь попроще, — сказал Коул и добавил что-то нечленораздельное, судя по всему, сдержанные ругательства.Когда Эрин закончила обрабатывать рану, на ее нижней губе отчетливо виднелись следы от зубов. Рана почти перестала кровоточить. Перед глазами Эрин как бы сами собой появились два перевязочных пакета.— Хорошие бинты, я всегда ими пользуюсь, — сочла нужным сказать Эрин.Как только она поменяла позу, чтобы перевязать рану, их тела вновь слегка соприкоснулись, и это пробрало Коула до костей. Он даже на мгновение затаил дыхание. Эрин же, по-своему истолковав его реакцию, решила, что нечаянно сделала ему больно. И замерла.— Знаешь, перевяжи-ка рану сам, — печально сказала она. — Я такая неловкая. Не хочу сделать тебе больно.Коул с нежностью посмотрел на сидевшую рядом женщину. Ее глаза еще были взволнованы, но невыразимо прекрасны. Всякий раз, когда она смотрела на него, у нее болезненно сжималось сердце.— Да ничего подобного, ты очень ловкая, — и с этими словами он вложил бинты ей в руки. — И потом, знаешь, так здорово чувствовать твои прикосновения.Эрин рывком подняла голову.— А ты разве этого не ощущаешь, Эрин? — спросил он, глядя ей в глаза. — Разве тебе не приятно касаться меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122