– Слушай, Натаниель, если дорожишь своей безобразной физиономией, немедленно выкладывай все, что знаешь.
– Ладно, мой нетерпеливый друг. Утром мне доставили записку от Эбенизера… Оказывается, его парни устроили ночью потасовку с несколькими солдатами. Около пивной на Куин-стрит. В драку ввязались работники канатной мастерской, и началось такое, что вскоре примчалась чуть ли не целая рота «красных мундиров». Они как раз и подстерегали контрабандистов. Как говорят, лишь по счастливой случайности не произошла еще одна грандиозная резня.
– Ну а те парни убежали?
– Думаю, да.
– Это хорошо, – сказал Пирс, выезжая вместе со своим спутником на широкий, метров девять, проезд, протянувшийся на всю длину пристани Лонг-Уорф.
Здесь, на этом самом большом в Бостоне скоплении причалов, царила деловая суета. Пристань, выдававшаяся более чем на полкилометра в воды внутренней гавани, в течение года обслуживала тысячи самых разнообразных судов, швартовавшихся тут, чтобы выгрузить товары, загрузить новые и отправиться в обратный путь к портовым городам Англии. Даже сейчас, когда мятежные политические группировки Бостона старались воспрепятствовать поступлению товаров из Британии, стоявшие у причалов парусники осаждали сотни торговцев самых разных мастей.
Пирс полной грудью вдохнул солоноватый морской воздух с примесью характерных портовых запахов, которые в его сознании ассоциировались с процветанием и независимостью.
Приятели остановили лошадей у одного из строений, тянувшихся по северной стороне пристани. В нижнем этаже здания располагались магазины и счетоводческие конторы, наверху обосновались они сами. Неподалеку находился используемый ими пакгауз, за крышами виднелись мачты быстроходных парусников – двух из шести, которыми они владели. Еще одно принадлежавшее им судно, совершившее незафиксированный в журналах заход на обратном пути из свободного голландского порта Санкт-Юстатиус, стояло сейчас на якоре напротив другой сравнительно небольшой пристани – Гриффинс-Уорф – в ожидании, когда там освободится место.
Друзья спешились, и из конюшни, находившейся у ближайшего товарного склада, выбежал грум, чтобы принять лошадей.
– Хотелось бы все же знать, – с улыбкой продолжал Натаниель, направляясь вместе с Пирсом к дверям, – кто тебя задержал этой ночью. Кого я должен благодарить за твое спасение?
Пирс, шагавший немного впереди, оставил вопрос без ответа.
– Ну так что, мистер Пеннингтон? У нее же есть какое-то имя.
– Почему ты решил, что здесь замешана женщина?
Мьюир рассмеялся:
– У тебя, конечно, множество недостатков, но ты необычайно пунктуален и всегда держишь данное слово. Временами проявляешь чуть ли не героизм. Заботишься о друзьях, за те десять лет, что я тебя знаю…
– Одиннадцать! – уточнил Пирс. – Одиннадцать невероятно долгих лет.
– Ну хорошо, пусть одиннадцать. Мне хватит пальцев одной руки, чтобы подсчитать, сколько раз за эти годы ты не явился на встречу. И причиной всегда были женщины.
– Женщина, – уточнил Пирс и стал подниматься по ступенькам. – Одна-единственная женщина.
– Да, это была Эмма. Он также помнил все эти случаи. Эмма. Несдержанная, упрямая, безрассудная. Вступавшая в спор, когда другие предпочли бы благоразумно молчать. Эмма. Ее красота и невинность… Он пытался направлять ее по жизни и защитить от нее же самой. Он был так увлечен ею. Эмма. Жена его брата.
– Верно. Одна, – согласился Натаниель, поднимаясь вслед за Пирсом. – Однако женщины, чье имя я, по твоему разумению, не достоин даже произносить, уже нет в живых. Следовательно, появилась какая-то другая. Так что давай-ка признавайся, шалунишка.
– Мьюир, ты хуже базарной бабы, – отозвался Пирс, качая головой. Когда-то он действительно запретил другу заговаривать с ним об Эмме. Он вообще не желал обсуждать с Натаниелем что-либо касающееся его семьи.
О семье Пирс не хотел не только говорить, но даже думать. Он не притрагивался к письму, месяц назад доставленному из Шотландии, из Баронсфорда. Оно так и лежало нераспечатанным на книжном шкафу в кабинете его дома, находившегося неподалеку от Королевской часовни. Скорее всего письмо было отправлено не впавшим в угнетенное состояние братом, с которым он расстался десять месяцев назад, а их семейным адвокатом сэром Ричардом Мейтландом. Пирс никак не мог решиться ни вскрыть письмо, ни уничтожить. Если жизнь Лайона оборвалась, если он бросился вниз с той же самой скалы, что и Эмма, ему не хотелось об этом знать.
Но в это утро Пирс довольно долго стоял у книжного шкафа, испытывая искушение вскрыть письмо. Иными словами, взяться за нить, которая свяжет его с семьей и прошлым.
Причиной тому стала некая мисс Эдвардс. Порция Эдвардс.
Эта девушка очень напоминала Эмму. Она явно обладала определенными личностными качествами, которые выделяли обеих среди других женщин. Пирс не мог не признаться себе, что именно этим Порция привлекла его с первого же взгляда.
Внешне они, конечно же, отличались. Эмма была светловолосой и высокой, тонкой, гибкой и очень элегантной. Порция ростом поменьше, волосы черные, довольно-таки соблазнительные формы. Но что касается темперамента, импульсивности и остроты языка, они были абсолютно одинаковы.
С Порцией он, конечно же, позволил себе вольности, которых никогда не допустил бы в отношении Эммы. Не подоспей капитан Тернер, он наверняка овладел бы этой кошечкой и перестал сравнивать обеих женщин. Возможно, это успокоило бы его в какой-то мере.
По правде говоря, Пирсу очень хотелось забыть об Эмме. Он ушел из семьи, покинул родину, отправился на край света – и все ради того, чтобы избавиться от навязчивых ночных кошмаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93