Валентин, когда они проходили по саду, отправил остальных вперед, а сам, затащив Лили за розовый куст, стал целовать ее, шепча слова любви. Этот поцелуй был единственным со времени их краткого блаженства на острове.
На обратном пути Валентин вел себя сдержанно, никак не проявляя к Лили своих чувств. Нет, он не оскорблял ее пренебрежением, но и никаких следов прежней страсти она в нем не замечала. Как-то раз девушка даже осмелилась поинтересоваться, не надоела ли она ему: сказала, что он не должен считать себя связанным поспешным обещанием. Этот разговор состоялся в каюте Валентина. Они были одни. Уайтлоу что-то писал в судовом журнале. Лили, глядя в пол, говорила, что в Англии их отношения на острове должны быть забыты. В ответ любимый сгреб ее в объятия и принялся целовать и ласкать с такой страстью, что у Лили не осталось сомнений в его искренности. А потом он сказал, что слишком уважает своих матросов, чтобы у них на глазах наслаждаться любовью, они-то должны спать одни на своих холостяцких койках. Сказал, что никогда, каким бы сильным ни было его желание к ней, он не может вести себя по-другому. И не позволит кому-то назвать ее корабельной шлюхой. Он намерен жениться и должен вести себя по отношению к ней с должным уважением, если хочет, чтобы так же к ней относились остальные.
И вот в Равиндзаре, после головокружительного поцелуя поя розовым кустом, он спросил:
— Ты веришь мне, Лили? Вижу, что веришь. Знай, Лили, покуда в Равиндзаре ты, я вернусь, что бы ни случилось.
Лили присела на шелковую подушечку на подоконнике, поджала под себя ноги и вздохнула. Тихо звякнула подаренная Валентином сережка из испанского золота. Перед отъездом он забрал у нее маленькую жемчужную серьгу и вдел ей в ухо свой подарок.
— Пусть со мной будет что-то от тебя, — сказал Валентин тогда.
Неужели в ней еще осталось что-то, что не принадлежало бы Валентину? Лили нахмурилась и раскрыла тяжелый кожаный переплет.
В руках у нее был судовой журнал отца. С благоговейным трепетом листала девушка эти пожелтевшие страницы, исписанные летящим почерком неугомонного капитана «Ариона». Но при всей своей неусидчивости Джеффри Кристиан был человеком дела, и ко всему, что касалось его профессиональных обязанностей, он относился с полной ответственностью. Вот ежедневные подробные описания курса, ветра, маршрута, пройденного пути… Но были и записи совершенно иного рода.
Лили поразили своей точностью и выразительностью зарисовки животных, птиц, кораблей. Она узнавала отца с совершенно иной стороны. Суровый капитан оказался прекрасным художником.
С одной из страниц на нее смотрело лицо девочки с удивительными глазами, и в ней Лили узнала себя. «Моя дорогая Лили» — гласила надпись под рисунком. А вот и карикатура: Бэзил, выбегающий из моря в чем мать родила и стыдливо прижимающий к паху рыбу. Но вот совсем другая зарисовка: профиль мудреца, в котором Лили узнала того же Бэзила.
Были в этом журнале и совершенно особенные страницы. Лили открыла одну из них, которую Валентин заложил цветком, сорванным на острове.
…Чудесные новости. Магдалена ждет ребенка. Она рассказала мне об этом, когда я вернулся с прогулки по Новому Свету (впрочем, прогулочка выдалась на славу). Надо будет рассказать Дрейку о том, что мы от его имени натворили в Рио-де-ля-Хачче. Мое счастье не знает границ, и хотя я сказал дорогой женушке, что и Лили Франциски вполне хватает, чтобы лишить бедную Мэри Лестер покоя, я знаю, что она очень хочет подарить мне еще дитя, на этот раз сына. И Магдалена донимает меня тем, как назвать будущего ребенка. Она хотела бы назвать его Франциско, в честь отца, но я сказал ей, что это имя будет выглядеть странно для английского паренька, в особенности если он унаследует мои светлые волосы. Мы сошлись на Тристраме. Это имя радует мое английское ухо, ибо это благородное имя рыцаря короля Артура. Если же девочка…
Отныне Тристрам Франциско Кристиан мог считать себя законным наследником Хайкрос. И никто, а в особенности Хартвел Барклай, не смел претендовать на это наследство. Более десяти лет назад отец заявил о своем сыне, которого ему не суждено было увидеть, и тем самым отмел все подозрения относительно происхождения Тристрама.
Лили прекрасно помнила, какое было у брата лицо, когда она показала ему журнал. Как он был горд тем, что отец знал о его готовящемся появлении на свет и даже выбрал для него имя.
Единственное, что смущало Лили, — это вырванная страница. Как раз перед той, где говорилось о беременности Магдалены. Когда Лили спросила, куда она делась, Валентин отвернулся и не стал отвечать на вопрос. Она поняла, кто вырвал лист из журнала.
Интересно, встретился ли Валентин с заговорщиками? Море подернулось дымкой. Солнце садилось.
Лили улыбнулась. Последнюю ночь на острове они провели под звездами. Девушка собрала деревяшки, выброшенные морем, и развела огонь, чем очень удивила Валентина. Он забыл, что его русалка жила на этом острове много лет. Он улыбнулся и отправился на охоту. Но вернулся с пустыми руками. К этому времени Лили уже приготовила мидий и крабов, которых сама и поймала. Растения, найденные здесь же, в лесу, и добавленные в кушанье, придали блюду незабываемый вкус и аромат. Пир довершили фрукты и родниковая вода. Впервые Валентин чувствовал себя беспомощным, особенно когда увидел постель из травы и цветов тут же, на песке, под небом.
Лили покраснела, вспоминая ночь любви, проведенную под звездами. Волны плескались рядом. В эту ночь страсть их достигала непередаваемых высот. И Лили поняла, что всегда будет чувствовать себя частью Валентина Уайтлоу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127